Власть в государстве у лжедмитрия 1. Правление Лжедмитрия I

Большинство исторических личностей интересны тем, что они сделали за свою жизнь и какой лед оставили для того, чтобы их запомнили потомки. Однако этот человек так и остается настоящей загадкой, несмотря на то, что с момента его первого появления на «мировой арене» прошло уже около пяти сотен лет. Личность этого загадочного человека, который смог добиться своего и стать русским царем, убеждая всех, что он и есть Дмитрий I Первый, прямой отпрыск великого князя и царя всея Руси Ивана Васильевича Грозного. Однако впоследствии он был-таки признан самозванцем. Он стал первым из тех троих, что называли себя выжившими в кознях Годунова царевичами. Давайте разберемся подробно, что же это был, как и когда.

Краткая биография Лжедмитрия I: царский сын или большой фантазер

История и биография Лжедмитрия 1 настолько туманна и непонятна, что многие историки просто разводят руками. Начать, пожалуй, стоит с того самого момента, когда обстоятельства сложились таким образом, что маленький царевич по имени Дмитрий родился, а вслед затем и погиб. Итак, родился наследник предположительно в 1582-1583 году от последней его «полуофициальной» супруги Марии Федоровны Нагой. Все дело в том, что в те времена церковь позволяла до четырех браков, а этот для царя оказался уже седьмым или восьмым по различным данным. Однако, он все же монарх русский и был особой неприкосновенной, а все признанные им наследники считались официально его отпрысками.

Интересно

После кончины великого русского царя Ивана IV Грозного, к власти мог прийти единственный законный претендент. На престол взошел единственный выживший старший ребенок от первого брака и единственно любимой супруги, Федор Иоаннович, прозванный впоследствии Блаженным При этом, регентский совет постановил мальчика Дмитрия, которому к тому времени уже исполнилось два или три года, вместе с матерью и всеми слугами отправить на вотчину, дарованную ему отцом – в Углич, куда они незамедлительно и отправились.

Детство Дмитрия Ивановича и его личные качества

Особого выбора у царицы-матери, коей Мария стала после смерти супруга, не было, потому пришлось подчиниться, чтобы не рисковать своей жизнью и судьбой маленького сынишки. Нужно отметить, что они были отправлены на княжение со всеми слугами, платьями, драгоценностями и прочей атрибутикой настоящего царского двора. Новый летописец рассказывает, что в ночь после смерти царя, Борис Годунов обвинял в этом Нагих, но исторически подобных доказательств нет. На то время высылался и подальше любой, кто при жизни был в милости у царя Ивана Грозного.

Новый царь Федор повел себя, как и подобает монаршей особе, а именно запретил даже церковникам поминать имя царевича Дмитрия из-за якобы незаконности его рождения. По другим сведениям, поступать таким образом молодого царя поджучивал и науськивал Борис Годунов, что и сам был не прочь занять российский престол. Вместе с Марией нагой и ее сынишкой отправился и надзиратель – дьяк Михаил Битяговский. После этого о самом цесаревиче стало ходить много слухов. Наученный матерью, он якобы строил снеговиков во дворе, а потом истреблял их палкой, говоря, будто бьет московских бояр.

Дело об «убийстве» царевича

Тогда же заговорили и о том, что Годунов, вкупе с Федором, желают извести мальца, дабы «соблазна не предавать». Английский дипломат и поэт, побывавший в те лихие времена перед самой Смутой в Москве, Джайлс Флетчер писал, что якобы нянька царевича Дмитрия, «отведавшая прежде него какого-то кушанья, как я слышал, умерла скоропостижно». Кроме того, он отмечает и непонятную склонность паренька к жестокости, как и у его отца. Пишет он, что любил малец забивать палкой курей и гусей и любил наблюдать, как режут скот и снимают шкуры. Насколько это правда неизвестно, но нет никаких оснований не верить незаинтересованному иностранцу.

15 мая 1591 года разразилась трагедия, из-за которой погибло множество ни в чем не повинных людей. Играя с другими детками во дворе угличского Кремля, он вдруг стал биться в припадке, по свей видимости эпилептическом, после чего сам перерезал себе горло имеющимся в руке ножичком. Так свидетельствовали сыновья мамки, няньки и самого дьяка Битяговского. Он скончался на руках кормилицы, после чего Мария Нагая, выскочив во двор, стала избивать ее поленом, приказала бить в набат.

К собравшейся толпе разъяренных людей, которые толком ничего не понимали, а просто сбежались на колокол и слушали краем уха, будто царевича убили, вышел Михаил Багратиовский, чтобы успокоить людей, но тут же был убит. Вместе с ним убили его сына, сына кормилицы и няньки тоже постигла та же участь, а подстегивающий весь этот бедлам брат царской вдовы Михаил, громче всех кричавший о смуте, заговоре и убийстве, был в стельку пьян.

После проведения следствия, было выяснено, что никто мальчика саблями и ножами не резал, как люди кричали поначалу. Сама Мария принесла извинения всем пострадавшим и заявила, что поспешила, обвиняя чужих детей, в порыве чувств. Она была пострижена в монахини под именем Марфа, а ее братья были отправлены прямиком туда, где скрипят сибирские морозы, а зверья полным-полно в лесах. Обязательно стоит отметить, что вместе с ними отправился в Сибирь угличский набатный колокол, что и «созвал» народ для незаконной расправы.

Лжедмитрий 1: правление великого узурпатора

Многие историки склоняются к мысли, что неудача или успех любого самозванца в исторических масштабах зависит от нескольких факторов, что и будут основополагающими. Во-первых, это готовность к его приятию высших чинов и аристократии, во-вторых – противопоставление, позиционирование себя самого, как фигуру кардинально противоположную скомпрометировавшего себя ранее правителя, а в-третьих, вера покоренных и угнетенных в «доброго барина» или царя-избавителя», некоего мессии. Это в некоторой степени объясняет, как Лжедмитрий 1 стал русским царем, причем не опереточным или коробейным, а самым настоящим, венчаным.

Начало царствования Лжедмитрия I

Как только слабый здоровьем, да и духом тоже, Федор Иванович вступил на престол, в высших кругах началось брожение умов. Он был неповоротлив, глуп и даже собственные придворные называли его вполголоса дураком, как свидетельствуют иностранные гости. После смерти прямого наследника Дмитрия, а вслед за тем и смерти самого царя, боярской думе показалось, будто самой лучше кандидатурой может стать Борис Годунов, что имел прямое родство с Рюриковичами по женской линии. Именно его и выбрали на престол в 1584 году.

Следует понимать, что на то время выбранный государь никак не мог являться ровней прямому родовому наследнику. Потому Бориса Годунова не особо-то жаловали, да и слушали неохотно. Кроме всего, на нем навсегда остался отпечаток «погубителя царского корени» и «самовластного восхитителя трона».

Ко всему, грянули три подряд года, которые не то, что были неурожайными, а просто привели к полному краху и в России в 1601-1603 годах разразился страшный голод, кроме южных областей, где все было более или менее под контролем. Несколько лет перед этим Годунов уже просто даже не выходил из палат, писал указы и рассылал их куда надобно с посыльными, свету божьего не видел, но пиком стала его специальная молитва, что должна была читаться в каждом доме перед трапезой. В ней чествовался царь и все его семейство. Понятно, что ненависть и презрение к нему в народе в конце правления достигло своего пикового показателя. Существует несколько версий исторического портрета Лжедмитрия I, а также его истинного происхождения.

• Многие считают, что это был итальянский или валашский монах, что был призван Польше для того, чтобы «уничтожить либо подчинить себе Русское царство».
• Немецкий наемник на службе в Москве Конрад Бусов считал, что это был незаконнорожденный сын Стефана Батория.
• Многие думали, что Лжедмитрий, это беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев.

Несмотря на большое количество версий, находились и такие, кто считал, что за все годы правления Лжедмитрия 1 можно было бы и поверить, что он и был истинным сыном Ивана Грозного. История рассказывалась так, будто приставленный для надзора немецкий доктор, вовремя заменил его похожим мальчиком, который и был убит, а сам наследник успешна был увезен в Польшу. Алексей Суворов и Константин Бестужев-Рюмин тоже придерживались подобной версии.

На троне: воцарение Лжедмитрия I

О том, как оказался Лжедмитрий Первый в России ходит множество слухов. Первые свидетельства об этом можно отыскать в «Извете Варлаама», если рассматривать его в качестве исторического документа. В 1603 году молодой человек впервые появился в поселке Брагино, что находиться на территории современной Беларуси. Он нанялся в услужение к князю Адаму Вишневецкому, где и проявил себя с наилучше стороны. Однажды, сказавшись больным, он вызвал духовника и «признался», будто он и есть царский наследник, спасенный от расправы. Понятно, что ни о какой тайне исповеди тут речь не шла и священник первым делом побежал к своему князю, чтобы рассказать побыстрее, о чем узнал.

Не зная, что и думать, а ведь претендент имел нательный крест царевича, князь Вишневецкий решил учинить проверку. Он заплатил лучшим врачам, поставил парня на ноги привез его в Брагин, где служил русский перебежчик Петро Пиотровский. Петрушка утверждал, что лично играл с цесаревичем в детстве. Свидетели говорят, что Дмитрий сам узнал ратника и бросился к нему с приветствиями и тот подтвердил его личность. Говорили, что Лжедмитрий воспылал тайной страстью к Марине Мнишек, дочку сандомирского воеводы и признался ей в письме, что он отпрыск царского рода. Как бы там ни было, а в Польше все заговорили о спасенном наследнике русского престола. Постепенно доползли слухи и до самого Годунова, который не на шутку встревожился.

Сперва Борис всеми силами старался заполучить «самозванца» в свои руки, чтобы учинить над ним «суд и расправу». Однако польский князь отказал ему и доставил Лжедмитрия ко двору польского короля Сигизмунда в Кракове. При этом поляк признал его настоящим наследником Ивана IV, а кроме всего, еще и установил ему содержание в сорок тысяч злотых в год. Далее он посватался к Марине Мнишек, получил официальное согласие и даже оформил своего рода брачный контракт, по которому обязывался отдать невесте в качестве вена Псков и Новгород, собрал воинство и отправился в поход на Русь.

Холодным зимним днем, 18 декабря 1604 года, впервые сошлись русские воины и рать «самозваного царя». Причем, несмотря на явное преимущество князя Мстиславского, перевес более чем втрое, Лжедмитрию удалось победить. Но второго января, когда уже полностью исчерпалась казна, прихваченная с собой, рыцари просто развернулись и отправились восвояси, оставив предводителя с кучкой энтузиастов, считавших его настоящим наследником престола. Помогли польские иезуиты, вставшие на его сторону и задержавшие около полторы тысячи латников на службе. Ему везло, Путивль, а следуя его примеру и другие города, Севск, Кромы, Курск, Рыльск и другие сдавались без боя, признавая за ним право цесаревича. Однако уже в 21 января 1605 года, он потерял почти всю свою армию под селом Добрыничи. Тогда под его стяг встали еще и запорожские казаки, что оказалось серьезным подспорьем.

Царствование Лжедмитрия 1 в Москве

Главным везением Лжедмитрия 1 было то, что в апреле скончался Борис Годунов, отчего распри при дворе разгорелись с новой силой, а власть была ослаблена до предела. Усугублялось все тем, что жена Бориса, мягко говоря, популярностью в народе совершенно не пользовалась, а наоборот, некоторые и вовсе считали ее «упырицей» за попытки выжечь свечкой глаза Марии Нагой. Только первого июня 1605 года на лобном месте в Москве для знати, бояр и простого люда было зачитано письмо самозванца, которое было воспринято, как сигнал к грабежам и гонениям всех, поддерживающих власть Бориски.

20 июня 1605 года Лжедмитрий с помпой и приветствиями, торжественно въехал в Кремль. Вокруг собрали толпы народа, что чествовали «возвращение» батюшки-царя, звонили колокола, кричали распорядители. Сразу же новоиспеченный царь отправился в собор молиться и рыдать на могиле отца. Однако было замечено, что поляки не отставали от него ни на шаг, при этом и образа он целовал «не по русским обычаям». Это списали на то, что он с детских лет не был в России, мог и позабыть, что к чему. Ему предлагали сразу же венчаться на царство, но он решил сперва встретиться с «матерью», которая была вызвана из ссылки. Состоялась встреча 18 июля при огромном скоплении народа, причем говорят, что Мария (инокиня Марфа) сразу признала «сына».

30 июля 1605 года, по-быстрому назначенный патриарх Игнатий, провел обряд венчания на царство. Первым делом он отменил гонения и ссылки всех опальных при Борисе Годунове князей, бояр и прочих, после чего они стали потихоньку собираться в Москве. Особой чертой его управления оказалось пресечение мздоимства и взяточничества, а тех, кто попадался, стали водить по городу, повесив на шею все, чем давалась взятка. Потому было проведено множество реформ в сборе налогов и их распределении.

Личная жизнь: дети и браки, убийство Лжедмитрия 1 и память в народе

Интересно, что по сохранившимся записям, Дмитрий особо не переносил монахов, считая их дармоедами и обманщиками. Он собирался отобрать имущество церквей и монастырей, чтобы пустить эти средства на «действительную защиту русского православия». При этом он всякому давал волю вероисповедания, так как считал, что все христиане верят в Бога единого, потому глупо ссориться по данному поводу, что было не совсем понятно его русским современникам. Однако, по прибытии Марины Мнишек, его невесты, он настоял, чтобы она выполняла православные обряды, хотя бы «внешне».

Браки: жены и дети

24 апреля 1606 года в Москве, вместе с Юрием Мнишеком появилась Марина, невеста нового царя. Она встала лагерем у города, а навстречу ей выдвинулась процессия с подарками. Причем для въезда была предоставлена серебряная карета, запряженная двенадцатью парами скакунов. Сперва свадьбу назначили на 4 мая 1606 года, но потом отложили, так как нужно было придумать поддельного ритуала принятия Мариной православия. Несмотря на запрет папы римского, она все же была миропомазана по греческому обряду, что и заменило принятие ею чужой веры. Свадьба состоялась 8 мая 1606 года.

Девятого мая, вопреки православному празднику Николину дню, был назначен пир, что уже вызвало ропот, на который новоиспеченный жених не обратил внимания, и абсолютно зря. Пиршество с польскими блюдами продолжалось и дальше, а на третий или четвертый день пьяные поляки стали врываться в дома москвичей, грабить, жечь и насиловать. Спустя неделю вспыхнуло восстание, потому о детях опального Лжедмитрия, историю которого можно считать странным и непонятным приключением со смертельным исходом. Потомства он не оставил никакого, да и сама его супруга натерпелась впоследствии лишений, показав силу и твердость характера, но наше повествование ведется не о ней.

Резиденция и смерть самозванца

Как и все цари, все время, проведенное на московском престоле, Лжедмитрий первый находился в Кремле, где для него были убраны палаты. Он особо ничего не опасался, так как думал, что народ его принимает, как истинного царя и законного наследника Ивана Грозного. Однако действия его польских приспешников вызывали в народе и среди знати огромный резонанс, люди не желали мириться с такого рода «панами».

Уже к 14 мая того же года, то есть через пять дней после царской свадьбы, Василий Шуйский собрал верных людей и вместе они отметили дома, где жили поляки, чтобы ночью расправиться с ними. На следующий день о том донесли и самому царю, но тот просто отмахнулся, считая все это несерьезным, ведь народ сам выбрал его, «доброго правителя».

Тем же вечером, охрана немецкими воинами была уменьшена с сотни, до тридцати человек Шуйским, якобы от имени царя. В тот же день толпа мятежников убила его, а тело было отдано на поругание. Никто так и не знает, был ли он на самом деле сыном Грозного или сам был введен заблуждение, являлся ли мошенником или жертвой обстоятельств. Смерть Лжедмитрия 1 стала поворотным событием в русской истории. Интересно, что спустя пару дней, в конце мая ударили страшные морозы, уничтожившие и посевы, и траву, и много деревьев.

Увековечение памяти

В памяти народа этот человек остался в балладах о Гришке-растрижке, беглом монахе, который желал обманом сделаться царем, за что и поплатился. Представлен в них он в виде злого волшебника, что пытается проводить свои козни не без помощи нечистой силы. В пьесе знаменитого Лопе де Вега «Великий Князь Московский, или Преследуемый император» он изображен, как настоящий царевич, подвергшийся гонениям и преданный лютой смерти ни за что. Александр Пушкин же в своем сочинении «Борис Годунов» утверждал, что Лжедмитрий удачливый авантюрист, которому удалось многое, но довести дело до конца он не смог.

Знаменитый композитор Модест Мусоргский написал оперу по мотивам произведения Пушкина. Существует опера Антонина Дворжака «Димитрий», полностью посвященная этому странному и до сих пор непонятному персонажу. Никаких памятников, понятное дело, он не заработал, но и забыть о нем у русского народа получится едва ли.

В то время, когда русский народ волновался темными слухами о том, что царевич Дмитрий жив, а Борис Годунов учреждал по западной границе заставы и принимал все меры, чтобы изловить своего страшного врага, не выпустив его из русских пределов, в Польше вдруг обнаружился тот, кого так долго и тщетно искал Борис.

Около 1601 года в Киеве явился молодой монах-странник. Он рассказывал о себе, что он вышел из московской земли. Из Киева этот странник пробрался на Волынь; здесь в городе Гаще несколько времени, говорят, он учился в школе, набрался кое-каких поверхностных знаний, затем побывал на Запорожье, где среди казаков скоро освоился с военным искусством, сделался лихим наездником, так что по удали и ловкости не уступал истым запорожцам. Потом этот удалец попал на службу к князю Адаму Вишневецкому, который, подобно всем знатным магнатам литовским и польским, держал у себя многочисленный двор. Мелкие литовские и польские дворяне, или шляхтичи, охотно шли на службу к богатым вельможам, составляли при них отряды телохранителей или несли разные домашние должности. Широкая разгульная жизнь польской богатой знати и безумная расточительность собирала около них обыкновенно множество люда, охочего до веселой, беззаботной жизни. А Вишневецкий, владелец громадных поместий в южной Руси, был еще молод; пиры, разгул, удалые потехи были по душе причудливому пану, а деньгам он и счету не знал: понятно, что около него толпилось множество разгульных и удалых людей. В среду их попал и наш московский выходец: видно, хотелось изведать и ему все утехи богатой жизни... Был он еще очень молод, лет двадцати с небольшим. Неказист был он с виду: худощавый, небольшого роста, со смуглым лицом, с приплюснутым носом и бородавками на лбу и носу, он не мог похвалиться наружностью; но голубые глаза его смотрели умно, часто задумчиво; голос его был приятен; говорил он складно, по временам даже и красно, с увлечением; а в удали и лихом наездничестве не многим уступал... Поступив на службу к Вишневецкому, он скоро сильно занемог или притворился больным, слег в постель и, готовясь к смерти, попросил к себе священника. Больного исповедали.

– Если я умру, – сказал он священнику, – похороните меня, как хоронят царских детей.

Изумленный священник стал спрашивать, что значат эти слова.

– Теперь я не скажу тебе, – отвечал больной, – а по смерти моей возьми у меня из-под постели бумаги и узнаешь, кто я таков, но и тогда знай только сам, другим не рассказывай.

Священник не вытерпел и рассказал о таинственном слуге Вишневецкому. у того сильно разыгралось любопытство, и он сам стал расспрашивать больного, но слуга молчал. Тогда достали бумагу из-под постели, прочли и были поражены изумлением: из бумаги узнали, что пред ними – сын Грозного, Дмитрий, которого считали все погибшим от рук убийц!..

Приложены были все усилия и попечения, чтобы вылечить его, и он скоро выздоровел.

Вишневецкий считал своею обязанностью оказать ему всевозможное содействие: самолюбию тщеславного пана очень льстило, что между его слугами был русский царевич и что он, Вишневецкий, может ему помочь занять московский престол. Королю дали знать о Дмитрии. Этот Дмитрий рассказывал о себе, что от убийц, подосланных Борисом, он ускользнул благодаря своему пестуну, который подменил его другим мальчиком, схожим с ним, а его воспитывали в неизвестности и потом удалили в монастырь, чтобы вернее сберечь от Бориса.

Лжедмитрий и Мнишки

Красноречивый юноша Лжедмитрий так живо, так задушевно рассказывал о своих бедствиях, о своем скитальчестве и приключениях, что возбуждал во всех любопытство и сочувствие к своей судьбе. Скоро он стал любопытной новинкой в Литве. Адам Вишневецкий повез его сперва к своему брату, воеводе Константину Вишневецкому. Король потребовал, чтобы царевича привезли к нему в Краков. Константин Вишневецкий отправился с ним к королю; на пути заехал к тестю своему Юрию Мнишеку, сандомирскому воеводе. Это был человек безнравственный, очень ловкий, разжившийся разными нечестными способами и в то же время крайне тщеславный; он был в восторге, узнавши, какого гостя привез к нему зять.

Самборский замок Юрия Мнишека наполнился гостями; со всех сторон съезжались они, званые и незваные, знатные и незнатные: многим хотелось взглянуть на царевича. Широко раскрывалась для всех дверь Самборского замка: тщеславному Мнишеку лестно было всем показать, какой гость у него. Поляки умели тогда и веселиться, и гостей принимать: пир шел по нескольку дней; изысканные кушанья услаждали прихотливый панский вкус; старое венгерское лилось рекой, туманило головы и развязывало языки. Шумная беседа, смех и веселая болтовня не прерывались. Гремела музыка. После обеда начинался пляс. Дамы и девицы, роскошно наряженные, украшали пир; но никто не поражал так гостей в Самборе красой и нарядом, как дочь старого Мнишека – Марина.

Кроме танцев, великое удовольствие гостям доставляла охота. Это была любимая потеха польской знати: тут можно было щегольнуть и богатством охотничьих нарядов, похвастать своими конями, собаками, соколами... тут можно было показать и свою силу, и молодечество. Не только мужчины, но и молодые женщины, и девицы выказывали свою удаль и ловкость на охотах. Вихрем несясь на коне, в роскошном полумужском наряде, с развевающимися кудрями, польские панны и пани могли на охоте не менее нравиться, чем во время танцев. И тут Марина Мнишек выделялась своей красотой и ловкостью. Мудрено ли, что юному царевичу сильно полюбилась и Марина, и польские шумные пиры, и безграничное веселье?..

Радовался старый Мнишек, что царевичу приглянулась его дочь: честолюбивая мечта породниться с ним уже волновала тщеславного пана.

Но не одни Мнишеки, отец и дочь, имели виды на Лжедмитрия; старались его опутать своими сетями и иезуиты. Монашеский орден (община) иезуитов был учрежден в 1540 г. с целью всеми силами, правдами и неправдами, бороться с противниками папы, возвращать снова под его власть отбившихся от него еретиков, обращать в христианство язычников и подчинять их папе. Всех, не признававших над собой власти его, в том числе и православных, католики считали еретиками.

Лжедмитрий и иезуиты

В то время, когда явился царевич в Польше, здесь в большой силе были иезуиты; сам король следовал во всем советам их. Теперь представлялся им удобный случай утвердиться в России; стоило только прибрать к рукам Лжедмитрия, обратить его в католичество; а там, когда он вступит на отцовский престол, думали они, можно будет с его помощью и русскую церковь мало-помалу подчинить папе. Расчеты иезуитов были, казалось, совершенно верны. Понимал вполне и Лжедмитрий, что без иезуитов ему не удастся ничего достигнуть, и только по их совету и по благословению папы король решится помогать ему, только стороннику их отдаст свою руку прекрасная Марина, истая католичка. Для Лжедмитрия было даже опасно возбудить неудовольствие католического духовенства: король, бывший в руках иезуитов, легко мог не только отказать в помощи ему, но даже выдать его Борису. Все это заставило Лжедмитрия искать покровительства католического духовенства; даже есть известие, будто он тайком принял католичество. Во всяком случае, он должен был дать обещание подчинить восточную православную церковь папе.

После этого устроено было свидание царевича с королем Сигизмундом. Лжедмитрий рассказал ему свою историю, выставил на вид опасность, какая и до сих пор грозит ему от Бориса, и просил помощи. Король, конечно, понял, что можно извлечь большие выгоды при этом случае: можно будет, оказав помощь русскому царевичу, в случае его удачи уладить раз навсегда с ним всякие споры о границах и несогласия, а в случае неудачи все же внести смуту в Русскую землю и ослабить ее. Дело было выгодно, с какой стороны ни посмотри на него; но все же король не мог решиться открыто помогать Лжедмитрию. Вопрос о войне мог быть разрешен лишь на сейме; король оказал только негласную помощь: дал Лжедмитрию порядочное ежегодное содержание (40 тысяч злотых) и позволил набирать себе воинов из вольных шляхтичей. Пришлось Лжедмитрию довольствоваться и этим.

Мнишек привез торжественно царевича к себе в Самбор и стал для него собирать войско из шляхты. Царевич предложил Марине Мнишек руку. Предложение его было принято, но свадьба была отложена до его воцарения.

Мнишек навербовал для Дмитрия до 1600 человек всякого сброда, падкого до наживы. С этим отрядом, казалось бы, не стоило и дела начинать; но Лжедмитрий и его помощники понимали, что главная сила его в России. И действительно, еще до перехода его чрез границу, к нему уже стали являться московские беглецы, искать службы и милости у «истинного царевича»; затем донские казаки откликнулись на призыв его... Из Самбора он писал грамоты к московскому народу: они шли в Россию в мешках с хлебом. Народ волновался. Слухи о царевиче и призывных грамотах быстро разлетались по Русской земле.

Когда верные слухи о появлении в Польше Лжедмитрия дошли до Бориса Годунова, он прямо объявил в думе, что это – дело бояр, что они выставили самозванца. Против него принимались разные меры. Отправлены были грамоты к королю, вельможам и пр. с заявлением, что называющий себя царевичем Дмитрием – самозванец; что на самом деле он – беглый монах Гришка Отрепьев. В Москве патриарх и кн. Василий Иванович Шуйский убеждали простой народ не верить россказням о царевиче. Гришку Отрепьева стали проклинать по церквам; но это мало действовало на народ.

– Пусть проклинают Гришку, – говорили в народе, – царевичу до Гришки никакого дела нет!

Кто был отважный искатель престола, шедший во главе горсти всякого сброда отнимать корону у Бориса, – это до сих пор дело темное.

Некоторые думают, что явившийся в Польше царевич Дмитрий был дерзкий самозванец, и полагают, что на самом деле это был беглый инок Гришка Отрепьев, родом из мелких дворян; скорее можно предположить, что бояре, враги Бориса, убедили какого-нибудь безродного, но честолюбивого и предприимчивого юношу в том, что он – царевич Дмитрий, а тот с полной верой в правоту своего дела шел на Бориса. С другой стороны, несомненно, что истинный царевич Дмитрий был убит в Угличе и соперник Бориса был Лжедмитрий , хотя сам и не сознавал этого.

Поход Лжедмитрия в Россию

16 октября 1604 г. Лжедмитрий с небольшим своим отрядом перешел Днепр и вступил в русские пределы. Борису он послал письмо, которым извещал его о своем спасении, требовал, чтобы он добровольно оставил престол и удалился в монастырь, и за то обнадеживал его своим милосердием к нему и к семейству его и забвением его злого умысла.

Вместе с тем тайно разосланы были грамоты воеводам, дьякам, гостям и черным людям. В грамотах говорилось о чудесном спасении царевича при Божией помощи от злодейского умысла Годунова. Затем находим здесь такое призвание:

«Вспомните наше прирожение (происхождение), православную христианскую истинную веру и крестное целование, на чем вы целовали крест отцу нашему, блаженной памяти государю, и великому царю, и великому князю всея Руси, и нам, детям его, – хотеть во всем добра; отложитесь ныне от изменника Бориса Годунова к нам и впредь служите, прямите и добра хотите нам, государю своему прироженному, как отцу нашему, а я стану вас жаловать по своему царскому милосердному обычаю и буду вас в чести держать, ибо мы хотим учинить все православное христианство в тишине и покое и благоденственном житии».

Первый город в московской земле, который пришлось взять Лжедмитрию , был Моравск. Грамоты подняли здесь мятеж: жители и ратные люди кричали, что они не хотят знать Бориса, а желают служить законному государю, Дмитрию Ивановичу. Воеводы стали было противиться народному желанию; их связали, а Лжедмитрию было послано заявить, что город сдается ему по доброй воле.

Затем взят был Чернигов после незначительной перестрелки с казаками. Села и деревни в Северском краю с радостью подчинились Лжедмитрию. Жители не только не разбегались, когда приближалось его войско, но выходили навстречу, с умилением глядели на своего царя, чудесно спасенного Богом, громко кричали ему «многая лета!».

11 ноября отряд Лжедмитрия подошел к Новгород-Северску. Здесь впервые он встретил отпор. Воеводой в городе был умный, храбрый и хорошо знавший ратное дело Петр Федорович Басманов; он сумел забрать в свои руки и знатных людей, и простых; напрасно пытались убедить его сдаться; напрасны были и все попытки силою взять город. Поляки подъезжали к стенам, убеждали осажденных сдаться, грозили истребить и старых, и малых, если они будут еще противиться.

– Убирайтесь, – кричал им со стены Басманов, – у нас государь царь и великий князь всея Руси Борис Федорович в Москве; а ваш Дмитрий – вор и изменник!

Пушки у Басманова были хорошие, пушкари стреляли из них довольно метко и перебили да перекалечили немало народу. Поляки, охочие более до грабежа и разгула, чем до упорной войны, утомились долгой осадой и уже начали роптать. Между тем как Новгород-Северск стойко держался, другие города сами добровольно переходили в подданство Лжедмитрию, которого считали своим законным государем.

19 ноября пришла к нему весть, что Путивль сдается со всем своим уездом и путивляне связали своих воевод, не хотевших изменить Борису. 24 ноября прискакал гонец из Рыльска с радостною вестью, что там признали Лжедмитрия царем.

Не прошло и нескольких часов, как новая радость: целая Комарницкая волость сдалась с городом Севском, а воеводы схвачены. Чрез неделю Курск признал Лжедмитрия; на другой день сдались Кромы; затем Белгород. Войско Лжедмитрия росло с каждым днем; оно уже доходило до 15 тысяч: русские служилые люди Северской области и казаки охотно шли на службу к щедрому царевичу... Но Новгород-Северск упорно держался, благодаря Басманову. На выручку осажденным послана была рать под начальством князя Мстиславского, самого знатного из бояр, но плохого вождя. На беду для Бориса, уже и среди ратных людей замечалась «шалость», начинали и здесь поговаривать о том, что Лжедмитрий – настоящий царевич.

Несмотря на то что рать, присланная царем, втрое превосходила отряд Лжедмитрия , он немедля начал бой и разбил Мстиславского: у русских, по выражению современника, «не было рук» для битвы с тем, кого они считали своим законным государем. На помощь раненому Мстиславскому был послан Василий Иванович Шуйский, который незадолго пред тем, в угоду Борису, в Москве пред всем народом свидетельствовал о смерти настоящего царевича Дмитрия... Отважный Лжедмитрий напал снова на царское войско 21 января 1605 года при Добрыничах, недалеко от города Севска, но, несмотря на всю свою храбрость, понес полное поражение. Его отряд сильно пострадал от пушек, которых было много у Шуйского. Положение Лжедмитрия было очень плохо. Поляки еще под Новгород-Северском убедились, что дело не обойдется без упорной борьбы, стали роптать и требовать жалованья. Лжедмитрий не мог удовлетворить их; поднялся мятеж, и многие поляки ушли от него. Теперь же, после поражения, казалось, затея Лжедмитрия кончится печально для него. Он заперся в Путивле и подумывал было бежать в Польшу; но в это время ему явилась помога: на службу к нему пришли четыре тысячи донских казаков. Царские воеводы действовали вяло – упустили удобный случай окончательно уничтожить противника и дали ему возможность снова окрепнуть. Царь был недоволен своими воеводами; они не могли взять даже небольшой крепости Кромы, где заперлись донские казаки со своим атаманом Корелою: видно было, что бояре ведут дело нехотя, «норовя окаянному Гришке», как говорили современники. Но все-таки дела Лжедмитрия были плохи: в Польше начинали уже остывать к его предприятию; еще одна-две неудачи, и он бы погиб. Но теперь более хлопотали о его деле русские, враги Бориса, перешедшие на сторону Лжедмитрия. Да и как им было не хлопотать? – кончись неудачей его затея, и они из приближенных слуг царя обращались в жалких беглецов, и вместо богатых и великих милостей на долю их выпадало бездомное скитальчество, бедность и презрение. К счастью Лжедмитрия, в царском войске было немало тайных доброхотов его, а воеводы, видимо, не хотели воспользоваться всеми своими силами, щадили его, а между тем в царском войске начались болезни, наконец, открылась сильная смертность.

Смерть Бориса Годунова

Борис Годунов с каждым днем все больше и больше опускался... Ему доносили тайно, что в войске «шатость». На верность своих воевод он положиться не мог... Зловещие предчувствия томили его. Он даже обращался к ворожеям и гадателям. Те делали ему двусмысленные и мрачные предсказания, и душевная тревога его становилась еще сильнее... По целым дням сидел он, запершись, а сына посылал по церквам молиться. Говорят, что раз царь призвал к себе Басманова, в порыве отчаяния целовал пред ним крест, заверяя, что называющий себя Дмитрием не истинный царевич, а обманщик, Умолял Петра Басманова добыть злодея, обещал даже, по словам одного современника, выдать свою дочь за Басманова, дать за нее в приданое Казань, Астрахань, Сибирь, лишь бы только тот избавил его от страшного соперника. Басманов, конечно, всячески старался уверить царя в своей преданности и готовности ему служить, но в то же время умного и честолюбивого воеводу брало раздумье: чем больше Борис выказывал страха пред Лжедмитрием, тем в глазах Басманова сильнее выигрывал последний. С каждым днем могущество царя падало. Уверенность в своих силах и способность к борьбе у Годунова с каждым днем слабели.

Борис понял, что на воевод и на войско плоха надежда, и решился злодейством покончить со своим соперником – подослал к нему в Путивль трех монахов с зельем, чтобы извести его; но умысел был открыт. Это, конечно, должно было в глазах всех сильно повредить Борису...

В этот день Борис Годунов встал здоровым, казался бодрым и веселым, за столом ел охотно и много... После обеда он взошел на вышку, с которой часто любовался Москвою. Вдруг он спустился оттуда и сказал, что ему дурно и что он чувствует сильное колотье... Бросились за врачом. До прихода его царю стало хуже. Приближенные заговорили с ним о том, как быть царству...

– Как Богу угодно и земству! – проговорил Годунов.

Тут у него вдруг хлынула кровь из носа и из ушей, и он упал без чувств. Прибежали патриарх и духовенство, едва успели приобщить умирающего; кое-как, наскоро, совершили над полумертвым обряд пострижения и нарекли его Боголепом. Около трех часов пополудни царь скончался.

Скоропостижная смерть его поразила всех. Народу объявили о ней только на следующий день. По Москве стала ходить молва, будто Борис Годунов сам отравил себя ядом в припадке угрызений совести и отчаяния. Слух об отраве пошел от врачей-немцев, лечивших царя: лицо мертвого, изуродованное предсмертными судорогами и почернелое, казалось, подтверждало этот слух.

Тут у него вдруг хлынула кровь из носа и из ушей, и он упал без чувств. Прибежали патриарх и духовенство, едва успели приобщить умирающего; кое-как, наскоро, совершили над полумертвым обряд пострижения и нарекли его Боголепом. Около трех часов пополудни Борис Годунов скончался.

Лжедмитрий I (официально - царь Дмитрий Иванович)
Коронация:
Предшественник:	Фёдор II Годунов
Преемник:	Василий Шуйский
Вероисповедание:	Православие, принял католицизм
Рождение:
Династия:	Претендовал на принадлежность к Рюриковичам
	Марина Мнишек
Автограф:

Гибель царевича Дмитрия

Григорий Отрепьев

Подлинный Дмитрий

Другие версии

Внешность и характер

Первые упоминания

Жизнь в Польше

«Узнавание»

Лжедмитрий при польском дворе

Поход в Россию

Царь Дмитрий Иванович

Вступление в Москву

Внутренняя политика

Внешняя политика

Заговор и убийство Дмитрия

Убийство

Посмертное поругание

Образ Лжедмитрия I в культуре

Лжедмитрий I , официально именовавший себя царевич (затем царь ) Дмитрий Иванович , в сношениях с иностранными государствами - император Димитрий (лат. Demetreus Imperator ) (ум. 17 мая 1606) - царь России с 1 июня 1605, по устоявшемуся в историографии мнению - самозванец, выдававший себя за чудесно спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного - царевича Дмитрия.

Гибель царевича Дмитрия

Царевич Дмитрий погиб при не выясненных до настоящего времени обстоятельствах - от ножевой раны в горло. Его мать обвинила в убийстве Дмитрия пребывавших в Угличе «людей Бориса» Данилу Битяговского и Никиту Качалова, которые немедленно были растерзаны толпой, поднявшейся по набату.

Вскоре после гибели царевича в Углич явилась правительственная комиссия во главе с князем Василием Шуйским, которая после допроса многих десятков свидетелей (следственное дело сохранилось) пришла к выводу о несчастном случае: царевич якобы проколол себе горло ножом, играя в «тычку» (кидая нож в землю), когда с ним случился эпилептический припадок. Несмотря на это, в народе продолжали ходить упорные слухи о причастности к убийству Бориса Годунова и его посланцев, а также о том, что царевич чудесным образом спасся, что и послужило основой для появления в скором времени первого Лжедмитрия.

Экономические и социально-психологические предпосылки появления

Успех или неудача любого самозванца, претендующего на высшую роль в монархическом государстве, основывается на нескольких факторах. Это - готовность высшего класса принять его (например, противопоставив скомпрометировавшему себя правителю), вера угнетённых в «доброго царя», «избавителя», по неким причинам связанная с претендентом, и способность собрать и подчинить себе вооруженную силу, готовую поддержать высказанные притязания. У Лжедмитрия I - по крайней мере, на первом этапе его деятельности - все эти факторы, несомненно, присутствовали.

Борьба за власть в кремлёвских верхах начинается с момента восшествия на престол слабого телом и духом царя Фёдора. Уважения к нему не испытывали ни бояре, ни народ - об этом существует, среди прочего, свидетельство шведского короля - по его словам «русские на своём языке называют его „durak“». Известно, что победителем в этой борьбе оказался Борис Годунов, ставший фактическим правителем государства. Это повлекло за собой умаление власти Боярской Думы, и, соответственно, затаённую враждебность по отношению к «выскочке».

Гибель Дмитрия в Угличе и последовавшая за этим смерть бездетного царя Фёдора привели к династическому кризису. Несомненно, выбранный царь пользовался поддержкой служилого дворянства, и был, возможно, лучшим из кандидатов на высшую роль в государстве как умный и дальновидный правитель. С точки зрения легитимности, вспомнили о том, что через сестру, бывшую замужем за царем Фёдором, он был в родстве с династией Рюриковичей.

Но в то же время избранный царь с точки зрения людей того времени не был равен наследному, ставшему правителем «божьей волей, а не человеческим соизволением». Также ему упорно ставили в вину гибель царевича Дмитрия, и Борис оказывался виноват вдвойне - как «погубитель царского корени » и «самовластный восхититель трона» . Реальное положение дел не соответствовало желаемому, и этим не преминула воспользоваться боярская верхушка.

Глухая оппозиция, сопровождавшая правление Бориса с начала и до конца, не была для него секретом. Существуют данные, что царь прямо обвинил приближённых бояр в том, что появление самозванца не обошлось без их содействия.

В последние годы правления Борис перестал выходить из дворца, не принимал челобитных и вёл себя «как вор, боящийся быть пойманным».

Пытаясь царствовать не только над имуществом и жизнью, но и над умами подданных, он разослал по всей стране особую молитву, которая должна была читаться в каждом доме в момент, когда поднималась заздравная чаша за царя и его семейство. Понятно, ненависть к Годуновым к моменту его кончины была всеобщей.

Тяжёлый экономический кризис, разразившийся в России в 60-70-е годы XVI века, сменился временным оживлением в начале 90-х. Постепенная потеря крестьянином личной свободы, введение «заповедных лет», когда крепостному было запрещено менять владельца, привело к огромному увеличению количества беглецов, тянувшихся в южные части страны, пополнявших ряды казачества. Уменьшение количества налогоплательщиков и сравнительная маломощность крестьянских хозяйств привели к увеличению налогового бремени, в частности, «царского тягла». В оппозиции к власти находилось и городское население, недовольное тяжелыми поборами, произволом местных чиновников и непоследовательностью правительства в городовой политике. Столкновение интересов феодального государства и дворянства, с одной стороны, закрепощённых крестьян, тяглых посадских людей, холопов и других групп зависимых людей - с другой, явилось источником социального кризиса, породившего Смуту.

Страшный голод 1601-1603 гг., поразивший всю страну за исключением южных её областей, вызванный тремя неурожайными годами подряд, привёл к гибели сотен тысяч людей; цены на зерно поднялись в десятки раз. В народном сознании и это воспринималось как «божья кара» по грехам царя. В подобных условиях не могли не оживиться слухи о «добром царевиче», убитом или, может быть, скрывшемся от посланных Борисом палачей. Почва для появления самозванца была готова.

Версии подлинного имени и происхождения

Итальянский или валашский монах

Версию выдвинул очевидец событий Смутного времени, придворный историограф короля шведского Карла IX Юхан Видекинд, автор книги воспоминаний, известной под именем «Истории десятилетней шведо-московитской войны».

По его словам, неизвестный, претендовавший на московский трон, был ставленником поляков, изначально пытавшихся с его помощью либо захватить, либо подчинить себе Московское царство.

В то же время Видекинд подтверждает, что этот неизвестный был монахом, далее, бежав из монастыря, оказался на Руси, и, сменив ещё несколько обителей в Киеве и на Волыни, представился Константину Вишневецкому.

Подтверждения своей версии Видекинд не приводит; зато его книга содержит множество ошибочных сведений и пересказанных слухов, в частности, о том, что Грозный предназначал престол младшему сыну, и Фёдор захватил его с помощью Годунова, отстранив законного наследника, а Дмитрий вслед за тем был заключён в угличский монастырь, где и был убит специально посланными для этого людьми.

Также говоря о еврействе, Видекинд, по-видимому, путает Лжедмитрия I со вторым самозванцем, которого действительно часто именовали в документах того времени «крещёным евреем Богданкой».

В настоящее время версия последователей не имеет.

Незаконный сын Стефана Батория

Версию выдвинул Конрад Буссов, немецкий наёмник на русской службе, ещё один очевидец времени Смуты. По его словам, интрига начиналась в Москве, среди недовольной правлением Бориса знати. По её наущению некий Григорий Отрепьев, монах Чудова монастыря, бежал на Днепр с заданием найти и представить к польскому двору подходящего самозванца, который мог сыграть роль погибшего царевича.

Тот же Отрепьев, по словам Буссова, передал подученному им самозванцу нательный крест с именем Димитрия и в дальнейшем вербовал для него людей в Диком поле.

Современные последователи теории о польском происхождении самозванца обращают внимание на его «слишком легкое» вхождение в страну, где даже один из самых ловких царских дипломатов дьяк Афанасий Власьев казался неуклюжим и необразованным «московитом» его умение ловко танцевать и ездить верхом, стрелять и владеть саблей, а также на его якобы «немосковский» говор, при том что, по сохранившимся сведениям, он совершенно свободно говорил по-польски. Противники в свою очередь указывают на то, что Лжедмитрий I, кем бы он ни был, писал с ужасающими ошибками по-польски и по-латыни, бывшей в то время обязательным предметом для любого образованного поляка (в частности, слово «император» в его письме превращалось в «inparatur», а латинскую речь Рангони ему пришлось переводить), а также на видимую приверженность православию. Указывают также на недоверие к нему поляков и самого папы, прямо сравнившего «спасшегося царевича» с лже-Себастьяном португальским.

Григорий Отрепьев

Отождествление Лжедмитрия I с беглым монахом Чудова монастыря Григорием Отрепьевым было впервые выдвинуто как официальная версия правительством Бориса Годунова в его переписке с королём Сигизмундом. В настоящее время эта версия имеет больше всего сторонников.

Несмотря на то, что посылаемые в Польшу «грамоты» несут на себе следы тенденциозной фальсификации (в частности, в них говорилось о том, что як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы… и далее, будто Отрепьев отступил от Бога, впал в ересь и в чорнокнижье, и призыване духов нечистых и отъреченья от Бога у него выняли ) - причина этих подтасовок совершенно ясна. Польское правительство пытались убедить, что за самозванцем нет и не может быть никакой реальной силы, и потому не стоит поддерживать замысел, заранее обречённый на провал.

Подлинный Юрий (в иночестве - Григорий) Отрепьев принадлежал к знатному, но обедневшему роду Нелидовых, выходцев из Литвы, один из представителей которого, Давид Фарисеев, получил от Ивана III нелестную кличку «Отрепьев». Считается, что Юрий был на год или два старше царевича. Родился в Галиче (Костромская волость). Отец Юрия, Богдан, вынужден был арендовать землю у Никиты Романовича Захарьина (деда будущего царя Михаила), чье имение находилось тут же по соседству. Он погиб в пьяной драке, когда оба сына - Юрий и его младший брат Василий, были ещё малы, так что воспитанием сыновей занималась его вдова. Ребёнок оказался весьма способным, легко выучился чтению и письму, причём успехи его были таковы, что решено было отправить его в Москву, где он в дальнейшем поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Спасаясь от «смертныя казни» во время расправы с романовским кружком постригся в Железноборковском монастыре, расположенном неподалеку от родительского поместья. Однако простая и непритязательная жизнь провинциального монаха его не привлекала: после скитания по монастырям он в конечном итоге вернулся в столицу, где по протекции своего деда Елизария Замятни поступил в аристократический Чудов монастырь. Там грамотного монаха довольно быстро замечают, и он становится «крестовым дьяком»: занимается перепиской книг и присутствует в качестве писца в «государевой Думе».

Именно там, если верить официальной версии, выдвинутой правительством Годунова, будущий претендент начинает подготовку к своей роли; сохранились свидетельства чудовских монахов, что он расспрашивал их о подробностях убийства царевича, а также о правилах и этикете придворной жизни. Позже, если верить официальной версии, «чернец Гришка» начинает весьма неосмотрительно хвалиться тем, что когда-нибудь займёт царский престол. Похвальбу эту ростовский митрополит Иона доносит до царских ушей, и Борис приказывает сослать монаха в отдалённый Кириллов монастырь, но дьяк Смирной-Васильев, которому было это поручено, по просьбе другого дьяка Семёна Ефимьева отложил исполнение приказа, потом же совсем забыл о нём, пока неизвестно кем предупреждённый Григорий бежит в Галич, затем в Муром, в Борисоглебский монастырь и далее - на лошади, полученной от настоятеля, через Москву в Речь Посполитую, где и объявляет себя «чудесно спасшимся царевичем».

Отмечается, что бегство это подозрительно совпадает со временем разгрома «романовского кружка», также замечено, что Отрепьеву покровительствовал кто-то достаточно сильный, чтобы спасти его от ареста и дать время бежать. Сам Лжедмитрий, будучи в Польше, однажды оговорился, что ему помог дьяк В. Щелкалов, также подвергшийся затем гонению от царя Бориса.

Серьёзным доводом в пользу тождественности Лжедмитрия I с Отрепьевым считается акварельный портрет самозванца, обнаруженный в 1966 году в Дармштадте американским исследователем Ф. Бабуром. На портрете стоит латинская надпись «Demetrius Iwanowice Magnus Dux Moschoviae 1604. Aetatis swem 23», то есть «Дмитрий Иванович Великий Князь Московии 1604. В возрасте своём 23». Надпись сделана с характерными ошибками - теми же, на которые обратил внимание ещё С. П. Пташицкий - путаницей между буквами «z» и «e» при написании польских слов. Портрет важен хотя бы потому, что реальному царевичу, останься он жив, в 1602 г. исполнилось бы 22 года, в то время как Отрепьев был на год или два его старше.

Обращают внимание также на письмо Лжедмитрия к патриарху Иову, обильно уснащённое церковнославянизмами (что указывает на церковное образование его автора) и наблюдениями, которые, как считается, могли быть сделаны только человеком, лично знакомым с патриархом.

Со своей стороны, противники такого отождествления обращают внимание на «европейскую образованность» первого самозванца, чего трудно было бы ожидать от простого монаха, его умение ездить верхом, легко владеть конём и саблей.

Также известно, что будущий царь Московский возил с собой некоего монаха, которого выдавал за Григория Отрепьева, доказывая таким образом, что грамоты царя Бориса лгут. Возражение, что этим монахом был совсем другой человек - «старец Леонид» - отметаются на том основании, что «названный Отрепьев» показал себя в конце концов пьяницей и вором, за что был сослан самозванцем в Ярославль - то есть, по соседству с городом, где подлинный Отрепьев начинал свою монашескую карьеру - место, более чем неподходящее для его «двойника».

Отмечают также, что Отрепьев был достаточно известен в Москве, лично знаком с патриархом и многими из думных бояр. Кроме того, в Кремлевский дворец во времена царствования самозванца был вхож архимандрит Чудова монастыря Пафнутий, которому ничего не стоило бы изобличить Отрепьева. К тому же специфическая внешность первого самозванца (большие бородавки на лице, разная длина рук) также усложняла обман.

Подлинный Дмитрий

Версия о том, что человек, именующийся в исторических работах «Лжедмитрием» был в сущности царевичем, спрятанным и втайне переправленном в Польшу также существует, хотя и не пользуется популярностью. Сторонниками спасения выступали, среди прочих, историки XIX-начала XX века А. С. Суворин, К. Н. Бестужев-Рюмин, подобную версию считал допустимой Казимир Валишевский и др. Идею о том, что «легче было спасти, чем подделать Димитрия » высказывал такой крупный историк, как Н. Костомаров. В настоящее время также существуют исследователи, разделяющие подобную точку зрения.

Основой этой гипотезы следует считать, видимо, слухи, начавшие ходить вскоре после смерти царевича, о том, что убит был некий мальчик Истомин, а подлинный Димитрий спасён и скрывается. Сторонники её считают также исключительно важным сообщение английского купца Джерома Горсея, в то время высланного в Ярославль за ссору с влиятельным дьяком Андреем Щелкаловым, о приезде к нему брата царицы, Афанасия Нагого, который сказал ему следующее:

Особенно важным сторонники подобной точки зрения считают утверждения современников, что Дмитрий по всей видимости никогда не «играл» некую роль, но искренне считал себя царевичем. В частности, он не боялся разоблачений из Польши и после своего воцарения смело пошел на обострение отношений с Сигизмундом, также он весьма смело и неосмотрительно помиловал Василия Шуйского, уличённого в заговоре против него, хотя имел прекрасную возможность избавиться от нежелательного свидетеля, имевшего сведения о том, что произошло в Угличе из первых рук. Серьёзным аргументом считается также то, что бывшая царица принародно узнала в самозванце своего сына, и наконец, то, что мать не делала, по-видимому, заупокойных вкладов о душе убитого сына (то есть знала, что он жив - служить заупокойную службу о живом человеке считалось тяжким грехом).

С точки зрения сторонников гипотезы «спасения», события могли выглядеть так - Дмитрий был подменён и увезён Афанасием Нагим в Ярославль (возможно, в этом принял участие уже упомянутый Джером Горсей). В дальнейшем он постригся под именем Леонида в монастырь Железный Борк или же был увезён в Польшу, где воспитывался иезуитами. На его место был приведен некий мальчик, которого наспех выучили изобразить эпилептический припадок, а «мамка» Волохова, подняв его на руки, довершила остальное.

Для того, чтобы оспорить факт, что подлинный Дмитрий страдал «падучей болезнью», чего отнюдь не наблюдалось у его заместителя, выдвигаются две возможные версии. Первая состоит в том, что вся история об эпилепсии заранее была сочинена царицей и ее братьями, чтобы таким образом замести следы - как основание указывается, что сведения об этой болезни содержатся лишь в материалах следственного дела. Вторая ссылается на известный в медицине факт, что припадки эпилепсии могут сами собой затихать на несколько лет, при том, что у больного формируется весьма определенный склад характера «сочетание великодушия и жестокости, грусти и веселости, недоверия с чрезмерной доверчивостью » - все это обнаруживает у первого самозванца К. Валишевский.

Со своей стороны, противники высказанной гипотезы отмечают, что она построена на чистых догадках. Смелость первого самозванца можно объяснить тем, что он сам искренне верил в свое «царственное происхождение» будучи между тем простым орудием в руках бояр, которые, свергнув Годуновых, в конечном итоге избавились от него. В начале XX века были найдены вклады о душе «убиенного царевича Димитрия», сделанные его матерью. Инокиня Марфа, бывшая царица Мария, признав Лжедмитрия сыном, позднее столь же легко отреклась от него - объясняя свои действия тем, что самозванец угрожал ей смертью. Предполагается, что ею также руководила ненависть к Годуновым и желание из нищего монастыря вернуться в царский дворец. Что касается «эпилептического характера», характеризующегося «вязкостью мыслей, застреванием, медлительностью, прилипчивостью, слащавостью в отношениях с другими лицами, злобностью, особой мелочной аккуратностью - педантичностью, черствостью, пониженной приспособляемостью к изменяющимся условиям, жестокостью, склонностью к резким аффектам, взрывчатостью и т. д.» - то ничего подобного современные исследователи в описаниях, относящихся к первому самозванцу, не находят.

Что касается следственного дела - то велось оно открыто, причём свидетели допрашивались при большом стечении народа. Вряд ли можно полагать, что при таких условиях выдумка осталась бы незамеченной.

Отмечается также, что в случае спасения прямой резон был сразу отправить ребенка в Польшу, а не оставлять в монастырях, где его в любой момент могли найти убийцы.

Обвинять иезуитов в том, что они якобы «спасли Димитрия» с далеко идущей целью, обратить Московию в католичество, также сложно, так как известно из письма папы Павла V, что в католичество Дмитрия обратили францисканские монахи, а к иезуитам он попал уже намного позже.

Также приводятся свидетельства Конрада Буссова, наёмника на русской службе, который, однажды разговаривая с бывшим сторожем углицкого дворца, якобы услышал от него следующие слова:

То же якобы подтвердил Пётр Басманов, один из самых преданных самозванцу людей, вместе с ним убитый во время восстания:

Другие версии

Н. Костомаров предполагал, что самозванец мог происходить из Западной Руси, будучи сыном какого-нибудь мелкого московского дворянина или сына боярского, беглеца из Москвы, но фактов, подтверждающих подобную теорию, не найдено. Он же полагал, что этому человеку история спасения Дмитрия была передана в сильно искаженном виде, в самом деле, трудно было полагать, что самозванец, кем бы он ни был, не помнил бы себя в девятилетнем возрасте. К тому же, удачное исполнение «роли» вовсе не значит веры в неё - так Лжедмитрий легко притворился, что сожалеет о Годуновых, в то время как держал при себе их убийцу Михаила Молчанова и снаряжал его за женщинами для удовольствий.

Ещё более оригинальную идею выдвинул Н. М. Павлов, писавший под псевдонимом «Бицын». По его предположению, существовало два самозванца, один - Григорий Отрепьев, посланный из Москвы, другой - неизвестный поляк, подготовленный к своей роли иезуитами. Именно второй и сыграл роль Лжедмитрия. Эта версия была признана слишком искусственной и дальнейшего хождения не получила.

Иногда выдвигается версия, что «Гришка» был в действительности одним из незаконнорожденных сыновей Грозного, отданным на воспитание в семью Отрепьевых. Опять же, никаких документальных подтверждений для данной версии не существует. Людмила Таймасова в своей книге «Трагедия в Угличе» (2006), посвящённой смерти царевича Дмитрия и появлению Самозванца, излагает следующую теорию: согласно ей, Самозванцем являлся якобы существовавший незаконный сын ливонской королевы и племянницы Ивана Грозного Марии Старицкой и короля польского Стефана Батория, родившийся в 1576 году.

Можно сказать, что окончательного ответа на вопрос о личности первого самозванца пока нет.

Внешность и характер

Судя по сохранившимся портретам и описаниям современников, претендент был низок ростом, достаточно неуклюж, лицо имел круглое и некрасивое (особенно уродовали его две крупные бородавки на лбу и на щеке), рыжие волосы и тёмно-голубые глаза.

При небольшом росте он был непропорционально широк в плечах, имел короткую «бычью» шею, руки разной длины. Вопреки русскому обычаю носить бороду и усы, не имел ни того ни другого.

По характеру бывал мрачен и задумчив, достаточно неловок, хотя отличался недюжинной физической силой, к примеру, легко мог согнуть подкову.

Первые упоминания

Если верить т. н. «Извету Варлаама», будущий претендент уговорил уехать вместе с собой ещё двух монахов - самого Варлаама и Мисаила Повадина, предлагая им отправиться на богомолье в Киев, в Печерский монастырь и далее - в Иерусалим, на поклонение святым местам. По воспоминаниям Варлаама, будущие попутчики встретились в московском Иконном ряду «во вторник на второй неделе великого поста» (1602 года).

Перейдя Москву-реку, монахи наняли подводы до Волхова, оттуда добрались до Карачева, затем попали в Новгород-Северский. В новгородском Преображеском монастыре они прожили некоторое время, затем взяв провожатым некоего «Ивашку Семенова, отставного старца » отправились в Стародуб. Далее трое монахов и их провожатый перешли польскую границу, и через Лоев и Любец наконец-то попали в Киев.

Так это или нет, неизвестно, поскольку люди Шуйского подделали заключительную версию истории Варлаама, то историки давно расценили её как обман.

В какой-то мере версия Варлаама получила неожиданное подтверждение, когда в 1851 году священник Амвросий Добротворский обнаружил в Загоровском монастыре на Волыни т. н. Постническую книгу Василия Великого, напечатанную в Остроге в 1594 году. На книге стояла дарственная надпись князя К. К. Острожского о том, что 14 августа 1602 года он подарил ее «нам, Григорию, царевичу московскому, з братею с Варламом да Мисаилом », причем слова «царевичу московскому», как считается, были приписаны позднее.

В любом случае, документально прослежено, что впервые следы будущего самозванца обнаруживаются в 1601 году, в Киеве, где он появился в виде молодого монаха, пришедшего на поклонение святыням. Существует мнение, что именно здесь будущий претендент сделал первую попытку объявить себя «царевичем московским» - по версии Карамзина, оставив записку для игумена, которую он поспешил уничтожить как слишком опасную, по версии Скрынникова - разыграв тот же спектакль, что будет повторён при дворе Адама Вишневецкого. Претендент прикинулся смертельно больным и на исповеди «открыл» свое царственное происхождение. Так это или нет, достоверных сведений не существует, но по свидетельству Варлаама, киевский игумен, достаточно недвусмысленно показал гостям на дверь - «четверо вас пришло, четверо и подите ».

Затем он якобы достаточно долго прожил в Дерманском монастыре, в Остроге, бывшем тогда владением князя Острожского, где собиралось пёстрое общество ненавистников «латинской ереси» - православных, кальвинистов, тринитариев и ариан. Позднее, в письме польскому королю от 3 марта 1604 г. Константин Острожский отрицал знакомство с будущим претендентом, из чего можно сделать взаимоисключающие выводы, что тот либо попытался «открыться» князю и был попросту вышвырнут вон, либо наоборот - старался вести себя как можно незаметней и не попадаться на глаза. Второе представляется более вероятным, так как следующим пунктом остановки для претендента послужил город Гоща, принадлежавшей гаевскому кастеляну Гавриилу Гойскому, который был в то же время маршалком при дворе Острожского князя. Существует предположение, что будущий Димитрий подвизался в роли кухонного прислужника, однако, вернее, что, сбросив монашеское одеяние, он учился здесь в течение двух лет латинскому и польскому языкам в местной арианской школе. Согласно «Извету», его спутник Варлаам жаловался, что Григорий ведёт себя недостойно монаха и просил призвать его к порядку, но получил ответ, что «здесь земля вольная, кто во что хощет, тот и верует. »

В последующее время следы претендента на престол теряются до 1603 года. Считается, что в этот период он мог посетить Запорожскую Сечь, завязать отношения с атаманом Герасимом Евангеликом и под его началом пройти курс обучения военному делу. Активной военной поддержки в Сечи самозванец добиться не смог, однако существуют предположения, что установив связь с донскими казаками, он получил первые твёрдые обещания в поддержке и помощи.

Жизнь в Польше

«Узнавание»

В 1603 году юноша объявился в городе Брагин и поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому, где проявил себя обходительным, скрытным и замкнутым человеком. Существует несколько противоречащих другу другу версий о том, каким образом он сумел донести до князя версию о том, что он спасённый верными боярами царевич Дмитрий.

По одной из них, слуга Вишневецкого опасно заболел («разболелся до умертвия ») или просто притворился больным - и потребовал себе духовника. Пришедшему священнику он якобы открыл во время исповеди свое «царское имя» и завещал после его смерти отдать князю Вишневецкому находившиеся под подушкой бумаги, которые должны были подтвердить его слова. Но священник не дожидаясь этого, поспешил к Вишневецкому и передал ему услышанное, а тот немедля потребовал бумаги. Изучив их, и якобы удостоверившись в их подлинности, Адам Вишневецкий поспешил к умирающему слуге и прямо спросил о его подлинном имени и происхождении. На сей раз молодой человек не стал отпираться и показал Вишневецкому золотой наперсный крест, якобы переданный ему матерью. Кроме того, по его утверждению, порукой служили «особые приметы» - большая бородавка на щеке, родимое пятно выше кисти и разная длина рук.

Интересно, что касательно этого креста, существует запись в т. н. Пискарёвском летописце, указывающая, что Отрепьев сумел перед бегством в Польшу проникнуть в монастырь, где жила опальная царица и далее

Вишневецкий, все ещё не зная, что думать об этой истории, заплатил лучшим врачам, и Дмитрия в конечном итоге удалось поднять на ноги. Чтобы проверить претендента, его доставили в Брагин, где под началом Льва Сапеги служил московский перебежчик, некий Петрушка, в Польше носивший фамилию Пиотровский. Петрушка уверял, что когда-то служил в Угличе при особе царевича. Легенда утверждает, что претендент немедленно узнал Петрушку в толпе челядинцев и обратился к нему - после чего, отбросив всякие сомнения, Адам Вишневецкий окружил царевича соответствующей его положению роскошью.

Вторая версия рассказывает, что Вишневецкий отнюдь не выделял московита из толпы челяди, и тому не раз пришлось почувствовать на себе тяжелый и вспыльчивый княжеский характер. Так, однажды, будучи в бане, Вишневецкий разгневался на чересчур нерасторопного по его мнению слугу, ударил его по лицу и обругал площадными словами. Подобного обращения тот не выдержал и горько упрекнул князя, что тот не знает, на кого поднял руку. В дальнейшем легенда разворачивается подобно первой.

Последнюю, третью, версию выдвинул итальянец Бизачьони, по его рассказу, Лжедмитрий открылся не Адаму, но Константину Вишневецкому, когда во время визита в Самбор, будучи в его свите, увидел прекрасную и гордую панну Марину Мнишек. Воспылав к ней любовью и не видя другого пути добиться цели, он якобы положил на подоконник признание в своем «царственном происхождении». Марина немедля донесла об этом отцу, тот сообщил Константину Вишневецкому, и в конечном итоге весть о том, что спасённый царевич появился в Польше, стала всеобщим достоянием.

Реальной подоплекой интриги, видимо, следует считать то, что в 1600 году между Польшей и Московией заключено было перемирие на 20 лет, что прямо противоречило желанию короля и военным планам Адама Вишневецкого, который усмотрел в появлении Лжедмитрия возможность сломить сопротивление сената (в первую очередь, коронного гетмана Замойского) и начать экспансию на Восток. Также не следует забывать, что Адам и его брат были активными защитниками православия и представляли самую старшую ветвь дома Рюрика.

Какая из этих версий правильна, досконально не известно. Документально подтверждено только, что в конце 1603 года Константин Вишневецкий - и вместе с ним претендент - действительно побывали в Самборе у тестя Вишневецкого - Юрия Мнишека. В это же время Дмитрий позволил францисканским монахам обратить себя в католицизм - возможно, под влиянием любви к дочери Юрия - Марине, ревностной католичке, или, как считается иногда, в попытках добиться союза с латинским духовенством, и в особенности с могущественным иезуитским орденом.

Со стороны Юрия Мнишека и его дочери, участие в интриге определялось скорее меркантильными и честолюбивыми расчетами - Юрий Мнишек погряз в долгах, которые рассчитывал погасить за счет московской и королевской польской казны (во многом его расчёт оправдался, так как король, тайно вставший на сторону самозванца, простил его будущему тестю недоимки. Что касается Марины, все документы того времени, включая ее собственные дневники, свидетельствуют о крайнем высокомерии и властолюбии, так что надежда на московский престол казалась ей весьма заманчивой. Дмитрий, вероятно, любил Марину - так как женитьба на ней не обещала ни меркантильных ни политических дивидендов, род Мнишков был недостаточно знатен, погряз в долгах, да и реакция Москвы на попытку женитьбы царя на «католической девке» была вполне предсказуема.

Так или иначе, весть о «чудесном спасении» достигла наконец Москвы и по-видимому, сильно встревожила царя Бориса. Известно, что он пытался уговорить Вишневецкого выдать претендента, обещая в обмен пойти на территориальные уступки. Но сделка не состоялась. В 1604 г. в Краков был отправлен дядя Григория, Смирной-Отрепьев, с тайной миссией добиться очной ставки и уличить племянника. Встреча, конечно же, не состоялась, но став царем московским, Дмитрий поспешил отправить Смирного в сибирскую ссылку.

Собственная версия претендента о «чудесном спасении»

Естественно, возникал вопрос, как смог выжить царевич Дмитрий, и кто именно принимал участие в его спасении и бегстве в Польшу. Сохранившиеся источники говорят об этом крайне скупо, что заставило И. С. Беляева предположить, что документы, содержавшие сведения на этот счет, были уничтожены при Василии Шуйском. Подобной же точки зрения придерживался и Казимир Валишевский.

Стоит, однако заметить, что собственные грамоты и письма Лжедмитрия сохранились, в частности, в архивах Ватикана. В письме, адресованном папе Клименту VIII от 24 апреля 1604 года, он пишет достаточно туманно, что «…убегая от тирана и уходя от смерти, от которой еще в детстве избавил меня Господь Бог дивным своим промыслом, я сначала проживал в самом Московском государстве до известного времени между чернецами ». То же повторяет он, не приводя никаких подробностей, в грамотах, адресованных русским людям и писанных уже в Москве.

Более развёрнутую версию приводит в своем дневнике Марина Мнишек. Считается, что эта версия ближе всего к тому, как описывал самозванец при польском королевском дворе и у Юрия Мнишека в Самборе свое «чудесное спасение». Марина пишет:

Был при царевиче там же некий доктор, родом влах. Он, узнав об этой измене, предотвратил ее немедленно таким образом. Нашёл ребенка, похожего на царевича, взял его в покои и велел ему всегда с царевичем разговаривать и даже спать в одной постели. Когда тот ребенок засыпал, доктор, не говоря никому, перекладывал царевича на другую кровать. И так он все это с ними долгое время проделывал. В результате, когда изменники вознамерились исполнить свой замысел и ворвались в покои, найдя там царевичеву спальню, они удушили другого ребенка, находившегося в постели, и тело унесли. После чего распространилось известие об убийстве царевича, и начался большой мятеж. Как только об этом стало известно, сразу послали за изменниками в погоню, несколько десятков их убили и тело отняли. Тем временем тот влах, видя, как нерадив был в своих делах Фёдор, старший брат, и то, что всею землею владел он, конюший Борис, решил, что хоть не теперь, однако когда-нибудь это дитя ожидает смерть от руки предателя. Взял он его тайно и уехал с ним к самому Ледовитому морю и там его скрывал, выдавая за обыкновенного ребёнка, не объявляя ему ничего до своей смерти. Потом перед смертью советовал ребенку, чтобы тот не открывался никому, пока не достигнет совершеннолетия, и чтобы стал чернецом. Что по совету его царевич исполнил и жил в монастырях.

Ту же историю пересказал после своего ареста Юрий Мнишек, добавив лишь, что «доктор» отдал спасённого царевича на воспитание некому неназванному сыну боярскому, и тот уже, открыв юноше его подлинное происхождение, посоветовал скрыться в монастыре.

Жмудский дворянин Товяновский называет уже имя врача - Симон, и добавляет к рассказу, что именно ему Борис приказал разделаться с царевичем, но тот подменил мальчика в постели слугой.

Годунов, предприяв умертвить Димитрия, за тайну объявил свое намерение царевичеву медику, старому немцу, именем Симону, который, притворно дав слово участвовать в злодействе, спросил у девятилетнего Димитрия, имеет ли он столько душевной силы, чтобы снести изгнание, бедствие и нищету, если Богу угодно будет искусить твердость его? Царевич ответствовал: “имею!” a медик сказал: “В эту ночь хотят тебя умертвить. Ложась спать, обменяйся бельём с юным слугою, твоим ровесником; положи его к себе на ложе, и скройся за печь: чтобы не случилось в комнате, сиди безмолвно и жди меня”. Димитрий исполнил приказание. В полночь отворилась дверь; вошли два человека, зарезали слугу, вместо царевича, и бежали. На рассвете увидели кровь и мёртвого: думали, что убит царевич, и сказали о том матери. Сделалась тревога. Царица кинулась на труп и в отчаянии не узнала, что мёртвый отрок не сын ее. Дворец наполнился людьми: искали убийц; резали виновных и невинных; отнесли тело в церковь, и все разошлися. Дворец опустел, и медик в сумерки вывел оттуда Димитрия, чтобы спастися бегством в Украину, к князю Ивану Мстиславскому, который жил там в ссылке еще со времен Иоанновых. Чрез нисколько лет доктор и Мстиславский умерли, дав совет Димитрию искать безопасности в Литве. Юноша пристал к странствующим инокам, был с ними в Москве, в земле Волошской, и наконец явился в доме князя Вишневецкого.

В рассказе немецкого купца Георга Паэрле, лекарь превращается в учителя, с тем же именем Симон, и так же спасает царевича от рук убийц и прячет его в монастыре.

В анонимном документе «Краткая повесть о злополучии и счастии Димитрия, нынешнего князя московского», написанном на латинском языке неизвестным, но, видимо, близким Лжедмитрию человеком, иноземный лекарь уже получает имя Августина (Augustinus) и называется имя «слуги», уложенного в постель вместо царевича - «мальчик Истомин». В этом варианте повествования, убийцы, оставив на месте преступления нож, уверяют угличан, что «царевич зарезался сам в приступе падучей болезни». Лекарь вместе со спасенным мальчиком прячется в монастыре «у Ледовитого океана», где принимает постриг, а возмужавший Димитрий скрывается там до самого побега в Польшу.

Версии тайной подмены, произведённой с согласия царицы и ее братьев, придерживался француз Маржерет, капитан роты телохранителей при особе царя Димитрия.

Стоит заметить, что ни врача, ни учителя-иноземца по имени Августин или Симон никогда не существовало, более того, описание гибели ребенка, «подменившего» царевича, резко расходится с тем, что произошло в Угличе на самом деле. Это считается дополнительным доказательством, что кем бы ни был первый самозванец, он не имел ничего общего с сыном Грозного. В момент гибели царевичу исполнилось девять лет, и вряд ли он мог забыть то, что произошло на самом деле.

Также на Украине никогда не жил никто из Мстиславских, и также беглецы из российских земель уходили обычно не в католическую Польшу, но в православную Литву.

Любопытно, что в некоторых чертах история спасения, рассказанная Лжедмитрием, близка к истории жизни реального принца, его современника, некоторое время жившего при польском дворе - принца Густава Шведского. Авантюрная судьба Густава, истинность происхождения которого несомненна, могла послужить одним из компонентов как сложения истории Лжедмитрия, так и её успеха при польском дворе. (Кстати, затем Густав будет приглашен в Москву, чтобы жениться на Ксении Годуновой, но свадьба не состоится и в итоге Ксения станет наложницей того же самого Лжедмитрия).

Лжедмитрий при польском дворе

В начале 1604 года братья Вишневецкие, продолжавшие опекать претендента, доставили его ко двору Сигизмунда в Кракове. Король дал ему частную аудиенцию в присутствии папского нунция Рангони, во время которой «приватно» признал его наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых и позволил вербовать добровольцев на польской территории. В ответ от Лжедмитрия были получены обещания после вступления на престол возвратить польской короне половину смоленской земли вместе с городом Смоленском и Чернигово-Северскую землю, поддерживать в России католическую веру - в частности, открыть костелы и допустить в Московию иезуитов, поддерживать Сигизмунда в его притязаниях на шведскую корону и содействовать сближению - а в конечном итоге, и слиянию, России с Речью Посполитой.

Против претендента выступили однако, влиятельные магнаты, в частности, коронный гетман Замойский, прямо называвший Дмитрия самозванцем.

В это же время претендент обращается к римскому папе с грамотой, обещающей расположение и помощь, но стиль ее был столь двусмысленен, что толковать обещание можно было и в сторону прямого решения обратить Русь в католичество, так и просто терпеть предоставить ему свободу наравне с другими христианскими толками.

В дальнейшем, Константин Вишневецкий и Юрий Мнишек в сопровождении претендента с торжеством вернулись в Самбор, где последний сделал официальное предложение Марине. Оно было принято, но свадьбу решено было отложить до воцарения Дмитрия на московском престоле.

Дмитрий обязывался среди прочего уплатить Юрию Мнишку 1 млн злотых, не стеснять Марину в вопросах веры и отдать ей «вено» - Псков и Новгород, причем города эти должны были остаться за ней даже в случае ее «неплодия», с правом раздавать эти змели своим служилим людям и строить там костелы. и вторую половину Смоленской земли.

Юрию Мнишеку удалось собрать для будущего зятя 1600 человек в польских владениях, кроме того, к нему присоединилось 2000 добровольцев из Запорожской сечи и небольшой отряд донцов, с этими силами был начат поход на Москву.

Поход в Россию

Поход Лжедмитрия I на Москву начинался при самых неблагоприятных обстоятельствах. Во-первых, было упущено лучшее для военных действий время - лето: после проволочек со сбором войск, выступить удалось только 15 августа 1604 и только в октябре перейти границу Московского государства, когда уже начинались осенние дожди и на дорогах стояла непролазная грязь. Во-вторых, от польских послов при царском дворе было известно, что крымский хан готовится атаковать московские рубежи. В этом случае, русские войска оказались бы полностью скованы отражением угрозы с Юга. Но тревога оказалась ложной, или же хан Казы-Гирей, понявший, что воспользоваться внезапностью нападения не удастся, предпочел отказаться от своего плана. В-третьих, у войск самозванца практически не было артиллерии, без которой нечего было и думать о штурме таких мощных крепостей как Смоленск или сама столица. Также послам Лжедмитрия не удалось добиться помощи ни в у крымцев, ни у ногайцев.

Возможно, принимая в расчёт последнее обстоятельство, Лжедмитрий I предпочёл наступать на Москву кружным путем - через Чернигов и Северскую землю. Со своей стороны, царь Борис, не принявший до конца всерьез притязания Лжедмитрия на корону, оказался по сути захвачен вторжением врасплох. Предваряя наступление, претендент, не без подсказки будущего тестя, развернул агитацию в свою пользу, центром которой стал замок Остер. Отсюда в первый город на его пути - Моравск, «литвин» Т. Дементьев привез именное письмо для местного стрелецкого сотника, затем «димитриевы лазутчики» И. Лях и И. Билин подплыв на лодке, разбросали по берегу грамоты с увещеванием переходить на сторону «законного царевича». Среди прочего, грамоты гласили:

И вы б, наше прирожение, попомнили православную христианскую истинную веру и крестное целование, на чем есте крест целовали отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии, и нам, чадам его, что хотели добра во всем: и вы ныне нашего изменника Бориса Годунова отложитеся к нам и впредь уже нам, государю своему прироженному, служите и прямите и добра хотите, как отцу нашему, блаженные памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии; а яз вас начну жаловати, по своему царскому милосердому обычаю, и наипаче свыше в чести держати, и всё православное христианство в тишине и в покое и во благоденственном житии жити учинити хотим.

Для начала наступления войска самозванца были разделены на две части, одна под командованием казацкого атамана Белешко, наступала открыто, вторая, под командованием Юрия Мнишка и самого лже-царевича, шла через леса и болота, причем начало наступления запомнилось полякам тем, что по пути оказалось «множество вкусных ягод».

Возможно, жители Моравска отказались от сопротивления больше из страха, чем веры, что польское войско ведет подлинный царевич, так или иначе, пытавшихся организовать сопротивление воеводы Б. Лодыгин и М. Толочанов были связаны и выданы претенденту. 21 октября Лжедмитрий с триумфом въехал в город.

Черниговцы, в начале встретившие казацко-польское войско выстрелами, услышали о том, что сдался Моравск и также присягнули претенденту, воевода, князь И. А. Татев, попытался было организовать сопротивление, заперлся в замке с оставшимися ему верными стрельцами, но совершил грубую оплошность, оставив в руках восставших посад, в результате черниговцы вместе с отрядом Белешко штурмом взяли замок, а воевода Татев и вместе с ним князья П. М. Шаховской и Н. С. Воронцов-Вельяминов были взяты в плен. Добычу, которую казаки успели захватить, разграбив посад, Дмитрий принудил их частично вернуть - но с огромным трудом и далеко не полностью.

Серьёзным препятствием оказался на его пути Новгород Северский, где заперлся с войском любимец Годунова боярин Пётр Басманов, получивший серьезное подкрепление из Брянска, Кром и других соседних городов - всего около 1500 человек. Басманов предусмотрительно сжег посад, чтобы осаждавшим негде было укрыться от ноябрьских холодов. Осада города началась 11 ноября 1604 года, три дня спустя был предпринят первый штурм, но поляки отступили, потеряв 50 человек. В ночь на 18 ноября последовал генеральный штурм, но Басманов, заблаговременно получивший предупреждение об этом от своих лазутчиков во вражеском лагере, успел подготовиться и не дал зажечь деревянные стены. Бой в открытом поле тоже ни к чему не привел, так как русские войска отступили «к лесу к обозам», откуда поляки их, несмотря на все усилия, не смогли выбить и Дмитрий в первый раз всерьёз рассорился со своим войском, упрекая поляков в том, что они не могут похвастать превосходством в военных умениям перед московитами. Польское войско возмутилось, поставив все предприятие на грань провала, но претендента спасло то, что в это время сдался Путивль, единственная в этих краях каменная крепость, ключ к Северской земле. Источники противоречат друг другу, кто из московских воевод сдал город самозванцу, выставляя на эту роль князя Василия Рубец-Мосальского или дьяка Сутупова. Так или иначе, город присягнул претенденту как «истинному царевичу московскому», на его сторону перешел не только «чёрный люд», но практически всё местное дворянство, причем - что было особенно важно на этом этапе ведения войны - в руки претендента перешла городская казна.

18 декабря 1604 года состоялось первое крупное столкновение под Новгородом Северским между Дмитрием и войском князя Ф. И. Мстиславского, в котором, несмотря на превосходство в количестве (15 тысяч человек у Дмитрия и 50 тысяч у князя), победу одержал самозванец. Возможно, поражение русских войск было вызвано не столько военным, сколько психологическим фактором - простые ратники неохотно сражались против того, кто мог по их мнению быть «истинным» царевичем, некоторые воеводы и вслух говорили что «неладно» бороться против истинного государя. По словам очевидцем, Дмитрий прослезился, увидев на поле боя убитых соотечественников.

Но и после этой победы положение претендента далеко еще было не было определено. Казна, захваченная в Путивле, оказалась практически полностью истраченной. Наемное войско роптало, недовольное тем, что обещанное жалование было им выплачено только за первые три месяца. а также запретом грабежей и поборов с населения. 1 января 1605 года вспыхнул открытый мятеж, наемное войско кинулось грабить обоз. Дмитрий самолично объезжал рыцарей, падал перед ними на колени и уговаривал остаться с ним, но получал в ответ оскорбления, и среди прочих пожелание быть посаженным на кол. По воспоминаниям современников, претендент, не выдержав, ударил оскорбившего его поляка в лицо, но остальные стащили с него соболью шубу, которую позднее пришлось выкупать. 2 января большая часть наемников ушла по направлению к границе. В тот же день, самозванец сжёг лагерь под Новгородом-Северским и отступил к Путивлю. 4 января Юрий Мнишек, ухудшая и без того тяжёлое положение «зятя», объявил о своем отъезде в Польшу на сейм. Считается, что Мнишек надеялся на дворянское восстание против Бориса, и чувствовал себя неуютно в лагере, где все большую силу приобретали казаки и «московский чёрный люд», кроме того, московские «начальные бояре» переслали ему письмо, полное неприкрытых угроз. Как свидетельствуют летописи «Отошел воевода сендомирский от того вора собою после того, как ему был бой с бояры, а отходил для помочи тому вору, а не за королевским повелением, и староста остринский Михаил Ратомской, и Тышкевич, и ротмистры осталися ». Мнишек тем не менее уверял самозванца, что будет защищать его дело на королевском сейме, и пришлет из Польши новые подкрепления. С ним вместе ушло еще около 800 поляков, полковник Адам Жулицкий, ротмистры Станислав Мнишек и Фредра. В конечном итоге, с ним осталось 1500 польских рыцарей, выбравших своим предводителем Дворжецкого вместо Мнишка, во многом самозванцу помогли иезуиты, в этот критический момент вставшие на его сторону. В это же время, примеру Путивля последовали другие города и поселения - среди них Рыльск, Курск, Севск, Кромы. Тогда же Дмитрий приказал доставить ему из Курска чудотворную икону Богородицы, устроил ей торжественную встречу, поместил в свой шатер, где позднее молился ей каждый вечер. Воеводы сдавшихся городов либо сами присягали Дмитрию, либо доставлялись связанными в его лагерь, но тут же освобождались и приносили присягу. Войско Дмитрия постоянно росло. Убыль в живой силе немедленно восполнили 12 тыс. донских казаков, под охраной которых Дмитрий укрепился в Севске.

Московская рать, высланная против самозванца, настигла его в конце января у села Добрыничи. В ночь на 21 января 1605 года посланные Лжедмитрием лазутчики намеревались поджечь село с разных сторон, однако, этот маневр не удался, и ранним утром следующего дня, выйдя из города он дал сражение царскому войску у Добрыничей, но потерпел поражение из-за многочисленной артиллерии у противника. В результате битвы самозванец потерял практически всю свою пехоту и большую часть конницы, победители захватили всю его артиллерию - 30 пушек и 15 знамён и штандартов. Под самозванцем была ранена лошадь, сам он чудом избежал плена. Со своей стороны, правительственные войска развязали жестокий террор, уничтожая всех без разбора - мужчин, женщин, стариков и даже детей как сочувствующих самозванцу. Результатом оказалось всеобщее ожесточение и раскол среди московского дворянства, ранее большей частью своей преданного династии Годуновых. Также было упущено время - самозванцу позволили уйти и укрепиться на всю зиму и весну 1605 года в Путивле под защитой донских и запорожских казаков. Считается, что в это время претендент пал духом и пытался бежать в Польшу, но войско сумело его удержать, и действительно - скоро его ряды пополнились еще 4 тыс. казаков. Это пополнение претендент отослал защищать Кромы, надеясь таким образом отвлечь царскую армию - и до весны этот небольшой отряд сковывал посланные против Дмитрия, которые вместо того, чтобы осадить самозванца в его временной «столице», теряли время штурмуя Кромы и Рыльск, жители которых, будучи свидетелями кровавого террора, который развязали царские войска, стояли до последнего,

Во время «путивльского сидения» Дмитрий фактически готовился к будущему царствованию - принимал польских и русских священников, обращался к народу с обещаниями построить в Москве университет, пригласить в Россию образованных людей из Европы и т. д. Отмечали, что на его обедах равно присутствовало и православное и католическое духовенство, и Дмитрий делал всё от него зависящее, чтобы сблизить их между собой. По приказанию Бориса, в Путивль были посланы несколько монахов с ядом для самозванца, но их успели разоблачить и арестовать. Позднее самозванец своей властью простил их.

Здесь же в Путивле, чтобы ослабить пропаганду своих противников, объявлявших его «расстригой и вором Гришкой Отрепьевым», он показывал привезённого с собой монаха, выдавая его за искомого «Гришку». На руку ему было также то, что в мае скончался царь Борис, чудовские монахи, посланные в Путивль для обличения самозванца, прислали письмо, в котором называли его «истинным сыном Ивана Васильевича». Окончательно сбитые с толку царица Марья Григорьевна и ее советники посчитали лучшим перестать упоминать имя Григория Отрепьева и внести в формулу присяги царю Фёдору обещание не поддерживать того, кто называет себя царевичем. Брожение умов в столице от этого лишь усилилось - также стоит помнить, что вдова Годунова и дочь Малюты Скуратова, Мария Григорьевна, была крайне непопулярна в народе по столице распространялись слухи о крайней жестокости царицы, к примеру, рассказывали, что когда Годунов вызвал в Москву Марию Нагую и пытался добиться от нее правды, что произошло с Дмитрием, выведенная из себя молчанием бывшей царицы Мария Григорьевна попыталась свечой выжечь ей глаза.

В мае, после смерти Бориса Годунова, Дмитрию присягнуло войско, стоявшее под Кромами; воевода Пётр Фёдорович Басманов перешёл на его сторону и в дальнейшим стал одним из самых близких его сподвижников. Самозванец отправил войско на Москву во главе с князем Василием Голициным, а сам поехал в Орел, где его ждали выборные «от всей рязанской земли», и далее - в Тулу.

В Москву были отправлены с грамотой от «царевича Димитрия» Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, вероятно, под охраной казацкого отряда Ивана Корелы,. 1 июня 1603 г. Гаврила Пушкин, стоя на Лобном месте, прочёл письмо самозванца, адресованное как боярам, так и московскому люду. Противиться посланцам Лжедмитрия пытался престарелый патриарх Иов, но «ничего не успевашу». Восставшие москвичи разграбили дворец и по одним сведениям, не нашли в нем царя и царицу, успевших скрыться (лишь с Марии Григорьевны во время ее бегства сорвали жемчужное ожерелье), по другой - отправили Годуновых в их прежний дом; винные погреба опустели, пьяная толпа разграбила и разгромила подворья многих бояр, связанных узами родства с династией Годуновых.

Через два дня под давлением Богдана Бельского и его сторонников Боярская дума приняла решение направить своих представителей к самозванцу. 3 июня в Тулу отправились старый князь И. М. Воротынский, и несколько второстепенных бояр и окольничих - князь Трубецкой, князь А. А. Телятевский, Ф. И. Шереметев, думный дьяк А. Власьева, несколько дворян, приказных и гостей. Самозванец, рассерженный тем, что присланные по сути дела не имели власти, «царь» допустил их к руке позднее, чем пришедших в тот же день казаков, и далее «наказывайте и лаяше, яко же прямый царский сын ».

В Туле Дмитрий занимался государственными делами как царь: разослал грамоты, извещавшие о его прибытии, составил формулу присяги, в которой первое место занимало имя Марии Нагой, его названной «матери», пригласил к себе английского посла Смита, возвращавшегося из Москвы с грамотами, беседовал с ним милостиво и даже обещал те же вольности, что даровал когда-то его «отец», принял «выборных от всей земли» и наконец второе боярское посольство во главе с тремя братьями Шуйскими и Фёдором Ивановичем Мстиславским. Вначале претендент отнесся к ним достаточно холодно, упрекнув, что простой народ опередил царедворцев, но в конечном итоге сменил гнев на милость и привёл их к присяге, которую принял архиепископ Рязанский и Муромский Игнатий, которого он прочил на место патриарха Иова.

В конце весны он медленно двинулся в сторону столицы. Тем временем в Москве 5 июня 1605 г. тело бывшего царя Бориса Годунова было «ради поругания» вынесено из Архангельского собора. Из «воровского стана» в Москву были отправлены Василий Васильевич Голицын и князь Рубец-Масальский с приказанием, чтобы из Москвы были устранены враги «царевича».Возможно, именно эта грамота спровоцировала московский люд на убийство Федора Годунова и его матери царицы Марии Григорьевны(10 июня). Имущество Годуновых и их родственников - Сабуровых и Вельяминовых было взято в казну, Степан Васильевич Годунов был убит в тюрьме, остальные Годуновы - отправлены в ссылку в Нижнее Поволжье и Сибирь, С. М. Годунов - в Переяславль-Залесский, где по слухам, был уморен голодом. Дмитрию же донесли, что Годуновы покончили с собой, приняв яд. Прилюдно Дмитрий сожалел об из смерти и обещал помиловать всех оставшихся в живых из их родни.

Убедившись в поддержке дворян и народа, он двинулся в столицу и 20 июня 1605 года торжественно въехал в Кремль.

Считается, что по пути Дмитрий часто останавливался, чтобы побеседовать с местными жителями и обещать им льготы. В Серпухове будущего царя уже ждал пышный шатёр, который мог вместить в себя несколько сот человек, царская кухня и челядь. В этом шатре Дмитрий дал свой первый пир боярам, окольничим и думским дьякам.

Дальше он продвигался к столице уже в богатой карете в сопровождении пышной свиты. В подмосковском селе Коломенском на широком лугу был установлен новый шатёр и снова дан пир сопровождавшим его аристократам. Уверяют, что Дмитрий также ласково принимал делегации местных крестьян и посадских людей, встречавших его хлебом-солью, и обещал «бысть им отцом».

Царь Дмитрий Иванович

Вступление в Москву

Выжидая удобного момента и согласуя все детали с Боярской думой, самозванец провел три дня у ворот столицы. Наконец, 20 июня 1605 года под праздничный звон колоколов и приветственные крики толп, теснившихся по обоих сторонам дороги, претендент въехал в Москву. По воспоминаниям современников, он появился верхом, в украшенной золотом одежде, в богатом ожерелье, на пышно убранном коне, в сопровождении свиты из бояр и окольничих. В Кремле его ожидало духовенство с образами и хоругвями. Впрочем, строгим ревнителям православия сразу же не понравилось, что нового царя сопровождали поляки, во время церковного пения игравшие на трубах и бившие в литавры. Помолившись вначале в Кремлевских Успенском и Архангельском соборе, лил слёзы у гроба своего предполагаемого отца - Ивана Грозного. Но опять же, не осталось незамеченным, что вместе с ним в собор вошли чужеземцы, да и сам царь не по-московски прикладывался к образам. Впрочем, эти мелкие несоответствия списали на то, что Дмитрий слишком долго жил на чужбине и мог подзабыть русские обычаи.

Сопровождавший его Богдан Бельский, поднявшись на Лобное место, снял с себя крест и образ Николы Чудотворца и произнес краткую речь:

Приближенные торопили его с венчанием на царство, но претендент настоял на том, чтобы вначале встретиться с «матерью» - царицей Марией Нагой, в монашестве носившей имя Марфы. За ней был отправлен князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которому новый царь даровал польский титул мечника.

18 июля Марфа прибыла из ссылки, и встреча её с «сыном» произошла в подмосковном селе Тайнинском на глазах огромного количества народа. По воспоминаниям современников, Дмитрий соскочил с коня и бросился к карете, а Марфа, откинув боковой занавес, приняла его в объятья. Оба рыдали, и весь дальнейший путь до Москвы Дмитрий проделал пешком, идя рядом с каретой.

Царица помещена была в Кремлевском Вознесенском монастыре, царь навещал ее там каждый день и спрашивал благословения после каждого серьёзного решения.

Вскоре после этого Дмитрий короновался «венцом» Годунова, приняв его из рук нового патриарха Игнатия, бояре поднесли скипетр и державу. Царский дворец был разукрашен соответственно событию, путь от Успенского собора был устлан златотканым бархатом, когда царь появился на пороге, бояре осыпали его дождем из золотых монет.

В документах существуют глухие намёки, что вскоре после въезда в Москву царь приказал схватить и умертвить несколько монахов Чудова монастыря, как могущих узнать его. Однако документы, сообщающие об этом, составлены уже после свержения «расстриги» и потому не внушают полного доверия. Также, якобы, узнал Отрепьева дворянин И. Р. Безобразов, бывший когда-то соседом Отрепьевых. Но у Безобразова хватило ума держать язык за зубами, и он сделал блестящую карьеру во время короткого правления Лжедмитрия.

Спустя несколько дней в Москве был раскрыт заговор, направленный на свержение и убийство Дмитрия. По доносу купца по имени Фёдор Конев «со товарищи», открылось, что против нового царя злоумышлял князь Василий Шуйский, распространявший по Москве слухи, что претендент на самом деле является расстригой Отрепьевым и замышляет разрушение церквей и искоренение православной веры.

Шуйский был схвачен, но царь Дмитрий передал решение его участи в руки Земского собора. По сохранившимся документам, царь был столь красноречив, и столь умело уличал Шуйского «в воровстве его», что собор единодушно приговорил изменника к смертной казни.

25 июля Шуйский был возведен на плаху, но приказом «царя Димитрия Ивановича» помилован и отправлен в Вятскую ссылку. Но казнены были дворянин Петр Тургенев и купец Федор Калачник - последний, якобы, даже на плахе называл царя самозванцем и расстригой.

За день до того, 24 июля, был возведен в сан патриарха Московского рязанский архиепископ Игнатий.

Внутренняя политика

30 июля 1605 года новоназначенный патриарх Игнатий венчал Дмитрия на царство. Первыми действиями царя стали многочисленные милости. Из ссылок возвратили бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, и вернули им конфискованные имения. Вернули также Василия Шуйского и его братьев, не успевших добраться до Вятки, вернули и родственников бывшего царя. Получили прощение все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в ростовские митрополиты. Служилым людям удвоили содержание, помещикам - земельные наделы - все за счёт земельных и денежных конфискаций у монастырей. На Юге страны на 10 лет было отменено взимание налогов, а также прекратилась практика обработки «десятинной пашни». Впрочем, новому царю потребовались деньги, в частности на свадебные выплаты и подарки, на вознаграждение «верным» - так после переворота, многим боярам и окольничим выплачивавался двойной оклад, а также на готовящийся поход против турок. Потому в других районах страны суммы налоговых сборов значительно выросли, что привело к началу волнений. Новый царь, не имея возможности или не желая действовать силой, пошёл на уступки восставшим - крестьянам разрешили уходить от помещика, если тот не кормил их во время голода, запрещена была потомственная запись в холопство, более того, холоп должен был служить только тому, кому добровольно «запродался», тем переходя скорее на положение наёмника. Экономическое положение страны улучшилось, но все же отличалось нестабильностью - сознавая это, Лжедмитрий попытался исправить положение за счет обложения ясаком сибирских остяков и татар.

В законодательном порядке запрещено было мздоимство, срок преследования беглых установлен в пять лет. Возвращению подлежали все крестьяне, бежавшие за год до начала «голодных лет» или же после них, или те, кто бежал во время голода, захватив свое имущество - то есть, не с целью спасения жизни. Бежавшие во время голода закреплялись за новым помещиком, кормившим их в трудное время. В закон не включались те, кто сумел удалиться о прежнего места проживания более чем на 200 верст. Путивль, оказавший огромные услуги будущему царю, был освобождён от всех податей на 10 лет, но Сводный судебник, который должен был включить в себя новые законы, однако же, не был закончен.

Дмитрий, якобы, однажды заметил, что Есть два способа царствовать, милосердием и щедростью или суровостью и казнями; я избрал первый способ; я дал Богу обет не проливать крови подданных и исполню его. Также отмечали, что он обрывал всякого, желавшего подольститься к нему, дурно отзываясь о правлении Бориса. В таком случае, Дмитрий замечал льстецу, что тот, как и все прочие «ставил Бориса на царство», теперь же хулит.

Чтобы уменьшить злоупотребления при сборе податей, Дмитрий обязал сами «земли» отправлять с выборными людьми соответствующие суммы в столицу. Взяточников приказано было водить по городу, повесив на шею денежную мошну, меха, жемчуг - или даже солёную рыбу - то, чем бралась взятка, и бить палками. Дворяне были избавлены от телесных наказаний, зато вынуждены были за те же преступления выплачивать большие штрафы.

Новый царь изменил состав Думы, введя в него в качестве постоянных членов представителей высшего духовенства, и отныне повелел Думе зваться «сенатом». Во время своего недолгого правления царь почти ежедневно присутствовал на заседаниях и участвовал в спорах и решениях государственных дел. По средам и субботам давал аудиенции, принимал челобитные и часто гулял по городу, общаясь с ремесленниками, торговцами, простыми людьми.

Ввёл в царстве московском польские чины мечника, подчашия, подскарбия, сам же принял титул императора или цезаря. «Тайная канцелярия» Дмитрия состояла исключительно из поляков - это были капитаны Мацей Домарацкий, Михаил Склиньский, Станислав Борша и личные секретари царя Ян Бучинский, Станислав Слоньский и Липницкий. В ведомство «тайной канцелярии» входили вопросы личных трат царя и его прихотей, а также религиозные вопросы. По замечанию наёмника Якова Маржерета, Лжедмитрий старался ввести в России абсолютное самодержавие. Введение в царский дворец иноплеменников и иноверцев, а также то, что царь учредил при своей особе иностранную гвардию, которая должна была обеспечивать его личную безопасность, отстранив между нем русскую царскую охрану - возмутило многих.

Он также оказал покровительство печатнику «Андронову, сыну Невежина», который 5 июля 1605 г. приступил к печатанию «Апостола» в «царской его величества друкарне». Работа была благополучно завершена 18 марта 1606 г.

Внешняя политика

Дмитрий убрал препятствия к выезду из государства и передвижению внутри него, англичане, бывшие в то время в Москве, замечали, что такой свободы не знало ещё ни одно европейское государство. В большинстве своих действий частью современных историков Лжедмитрий признаётся как новатор, который стремился европеизировать государство. Это отразилось даже в его титуловании (сам он подписывался как император, правда, с ошибками - «in perator», хотя его официальный титул был иной: «Мы, пресветлейший и непобедимейший Монарх Дмитрий Иванович, Божиею милостию, Цесарь и Великий Князь всея России, и всех Татарских царств и иных многих Московской монархии покорённых областей Государь и Царь »).

В это же время Дмитрий начал планировать войну с турками, планируя нанести удар по Азову и присоединить к Московии устье Дона, и приказал отливать на Пушечном дворе новые мортиры, пушки, ружья. Сам обучал стрельцов пушечному делу и штурму земляных крепостей, причем, по воспоминаниям современников лез на валы, несмотря на то, что его бесцеремонно толкали, сбивали с ног и давили.

Той же зимой, заручившись помощью Войска Донского, он послал в Елец дворянина Г. Акинфова с приказом укрепить елецкий кремль. Туда же была направлена осадная и полевая артиллерия, и созданы склады для снаряжения и продовольствия. На реке Вороне, притоке Дона, приказано было строить суда. В Крым отправлено было посольство с объявлением войны. Сам Дмитрий собирался весной отправиться в Елец и провести вместе с войском все лето.

В уезды направлялись воеводы для проведения дворянских смотров. Часть новгородского ополчения, которое составляли дворяне и дети боярские были вызваны в Москву для похода на Азов. Им же было приказано захватить с собой челобитные помещиков своей волости.

Той же зимой в селе Вяземы под Москвой была сооружена снежная крепость, защищать которую были поставлены «свои» князья и бояре, штурмовать должны были иноземцы под предводительством самого царя. Оружием для обеих сторон были снежки. Игра, впрочем, развернулась несколько не так, как желалось Дмитрию - бояр возмутило, что царь взял под свое начало иноземцев, те же, якобы, прятали внутри снежков небольшие камни и таким образом «наставили русским синяков под глаза». Несмотря на то, что крепость была благополучно взята и воевода попал в плен царю лично, один из бояр предупредил Дмитрия, что продолжать не стоит - русские обозлены, и у многих под платьем скрыты длинные ножи. Забава могла кончится кровопролитием.

При этом, он начал искать союзников на Западе, в особенности у папы римского и польского короля, в предполагаемый союз предполагалось включить также германского императора, французского короля и венецианцев. На это и на признание его «императором московским» была направлена дипломатическая деятельность самозванца. Но серьезной поддержки так и не получил из-за отказа выполнить данные ранее обещания по уступке земель и поддержке католической веры.

Польскому послу Корвин-Гонсевскому он заявил, что не может пойти, как было обещано ранее, на территориальные уступки Речи Посполитой - вместо этого он предлагал отплатить за помощь деньгами. Также было отказано во въезде иезуитам, и если католикам действительно была предоставлена свобода вероисповедания, то это было сделано также в отношении христиан других толков - в частности, протестантов. Планы о войне против Швеции также не осуществились - возможно, из-за сопротивления думных бояр.

В декабре 1605 г. по воспоминаниям польского гетмана Жолкевского, в Польшу был послан швед Пётр Петрей с тайным поручением сообщить Сигизмунду о самозванстве Дмитрия, и таким образом окончательно оставить его без помощи Речи Посполитой. Существует мнение, что Петрей передал королю на словах признание инокини Марфы, охладевшей к самозванцу после того, как он приказал тайно разорить могилу Дмитрия в Угличе. Но это всего лишь предположение, досконально известно, что Петрей выполнил свое поручение, но король, сохранив самообладание, под страхом смерти запретил ему разглашать подобную информацию.

Вскоре после Петрея в Варшаву прибыл сын боярский Иван Безобразов с тем же поручением. Его миссию облегчило и то обстоятельство, что самозванец когда-то поддерживал отношения с магнатами, недовольными самим Сигизмундом III, среди прочих, с краковским воеводой Николаем Зебжидовским, Стадницкими, доводившимися роднёй Мнишек и другим, предлагавшими польскую корону самому Лжедмитрию. Несомненно, этот фактор также сыграл свою роль.

Личная жизнь Дмитрия, его отношение к религии

Согласно сохранившимся документам и воспоминаниям, монахов Дмитрий не любил, прямо называя их «дармоедами» и «лицемерами». Более того, он приказал сделать опись монастырских владений и грозился отобрать все «лишнее» и употребить его на защиту православной веры не на словах, а на деле. Также не проявлял фанатизма в религиозных вопросах, предоставив свободу совести своим подданным, он объяснял это тем, что и католики и протестанты и православные верят в одного бога, разница только в обрядах. Последние, по его мнению, произведение рук человеческих и то, что решил один собор, другой так же легко может отменить, более того - собственный секретарь Дмитрия - Бучинский - исповедовал протестантство.

Он же попрекал пытавшихся спорить, что существо веры и внешние ее проявления суть разные вещи. Однако же, считаясь с привычками своих подданных, он, в частности, настоял на том, чтобы прибывшая в Москву Марина Мнишек наружно исполняла православные обряды.

Вспоминали, что новый царь любил поговорить, удивлял начитанностью и знаниями, в спорах часто приводил в доказательство факты из жизни других народов или истории из собственного прошлого.

Любил поесть, но после обеда не спал, что было не в обычае прежних царей, не ходил в баню, не позволял постоянно кропить себя святой водой, шокировал москвичей, привыкших к тому, что царь должен был выглядеть степенно и ходить, ведомый под руку ближними боярами, тем, что свободно разгуливал по комнатам, так, что телохранители порой не могли найти его. Любил ходить по городу, заглядывать в мастерские и заводить разговоры с первым встречным.

Отлично умел обращаться с лошадьми, ездил на медвежью охоту, любил весёлую жизнь и развлечения. Сумрачный Кремлёвский дворец ему пришёлся не по душе, и Дмитрий приказал выстроить для себя и для будущей жены два деревянных дворца. Его личный дворец был высок, но невелик по размеру и состоял из огромных сеней, уставленных шкафами с серебряной посудой и четырех комнат, полы в которых были покрыты персидскими коврами, потолки покрыты резьбой, а печи украшены изразцами и серебряными решетками. Ещё одним нововведением была музыка, звучавшая во время обедов. Любил он устраивать праздники и пиры для придворных.

В отличие от прежних царей, он оставил преследование скоморохов, не запрещены были больше ни карты, ни шахматы, ни пляски, ни песни.

Возле дворца приказано было установить медную статую Цербера с подвижной челюстью, которая с клацанием могла открываться и закрываться.

Одной из слабостей Дмитрия были женщины, в том числе жёны и дочери бояр, которые фактически становились вольными или невольными наложницами царя. В числе них оказалась даже дочь Бориса Годунова Ксения, которую по причине её красоты Самозванец пощадил при истреблении рода Годуновых, а потом несколько месяцев держал при себе. Позже, накануне приезда Марины Мнишек в Москву, Дмитрий сослал Ксению во Владимирский монастырь, где её постригли под именем Ольги. В монастыре она, по малодостоверным слухам, родила сына.

В дневнике польского наёмника С. Немоевского сохранились забавные анекдоты о ситуациях, в которых царя ловили на мелком вранье или хвастовстве, причём бояре не стеснялись говорить «Государь, ты солгал». Ожидая приезда Мнишков, Лжедмитрий якобы запретил им это делать, и Дума осведомилась, как быть, если он солжёт ещё раз. После короткого раздумья, царь, согласно Немоевскому, обещал больше так не делать.

Заговор и убийство Дмитрия

Отношение народа к царю и второй боярский заговор

В это же время сложилась двойственная ситуация: с одной стороны народ его любил, а с другой подозревал в самозванстве. Зимой 1605 г. схвачен был чудовский монах, во всеуслышание заявлявший, что на престоле сидит Гришка Отрепьев, которого «он сам грамоте учил». Монаха подвергли пытке, но ничего не добившись, утопили в Москве-Реке вместе с несколькими его сотоварищами. Возможно, ту же историю иначе излагают польские источники - если верить им, подкуплен был кто-то из священников или служек семейного царского храма. Этот человек должен был отравить чашу с церковным вином, прежде чем подать ее царю.

Весной 1606 года стало известно, что к Москве идёт с Дона войско взбунтовавшися казаков во главе с Илейкой Муромцем, выдававшим себя за никогда не существовавшего царевича Петра Фёдоровича - «внука» царя Ивана. Из Москвы к повстанцам был направлен дворянин Третьяк Юрлов с письмом. Источники расходятся в том, что это письмо содержало - согласно полякам, Дмитрий приглашал лже-царевича к себе, обещая владения (быть может, он рассматривал донцов как силу, которая поможет ему удержать трон), согласно «допросным речам» самого Илейки - письмо было написано в очень уклончивых выражениях, и предлагало самозванцу «ежели он истинный царевич» явиться в Москву и предоставить тому доказательства, если нет - более никого не тревожить своими домогательствами. Так или иначе, лже-Пётр опоздал - он появился в Москве на следующий день после гибели царя Дмитрия.

Почти с первого дня по столице прокатилась волна недовольства из-за несоблюдения царём церковных постов и нарушения русских обычаев в одежде и быту, его расположения к иностранцам, обещания жениться на полячке и затеваемой войны с Турцией и Швецией. Во главе недовольных стояли Василий Шуйский, Василий Голицын, князь Куракин и наиболее консервативно настроенные представители духовного звания - казанский митрополит Гермоген и коломенский епископ Иосиф. Раздражало народ то, что царь чем дальше, тем явственней насмехался над московскими предрассудками, одевался в иноземное платье и будто нарочно дразнил бояр, приказывая подавать к столу телятину, которую русские не ели. В связи с эти он нажил себе еще одного врага - Михаил Татищев, сказал ему по этому поводу какую-то дерзость, царь вспылил и приказал сослать его в Вятку и там «держать в колодах, утаив имя его» - правда, немедленно опомнившись, и (возможно, под давлением ближних бояр) отменил свое распоряжение. Но это уже ничего не могло изменить - с того дня Татищев присоединился к Шуйскому и его людям.

Больших бояр ущемляло количество «худородных», возвеличенных новым царем, в том числе назывались и родственники царицы - Нагие, и несколько дьяков, получивших чины окольничих. Как считается, Василий Шуйский и не скрывал своих подлинных мыслей, прямо высказавшись в кружке заговорщиков, что Дмитрий был «посажен на царство» с единственной целью - свалить Годуновых, теперь же пришло время свалить и его самого.

Для убийства царя были наняты стрельцы и убийца Фёдора Годунова - Шерефединов. 8 января 1606 года ворвавшись во дворец, неорганизованный отряд заговорщиков преждевременно выдал себя, подняв шум и переполох, покушение провалилось, и если Шерефединов сумел бежать, семеро его подручных были схвачены.

Дмитрий с Красного крыльца упрекал московский люд, в том, что его «безвинно» попрекают самозванчеством - в то время как порукой ему признание матери и верховных бояр. Говорил, что за время своей недолгой ещё жизни он «живота не жалел» ради счастья подданных. Присутствовавшие, упав на колени, со слезами клялись в своей невиновности. Семеро заговорщиков, выведенные на крыльцо Петром Басмановым, сразу после ухода царя во внутренние покои были растерзаны толпой.

Свадьба

Исполняя своё обещание вступить в брак с Мариной Мнишек, Дмитрий отправил в Польшу дьяка Афанасия Власьева, 12 ноября в присутствии короля Сигизмунда совершившего с ней обряд обручения, на котором он представлял царственного жениха. Вместе с ним в Польшу отправился личный секретарь царя Бучинский с тайным поручением добиться от папского нунция для Марины специального разрешения «чтобы её милость панна Марина причастилась на обедне у патриарха нашего, потому что без того венчана не будет » а также разрешения есть мясо в среду и печёное в субботу - как то следовало из православных обычаев. Самой Марине приказано было «волосов не наряжать» и позволить служить себе за столом кравчим.

Иногда полагают, что дополнительным фактором, определявшим нетерпение царственного жениха, было польское войско, на преданность которого он спешил опереться, чувствуя непрочность своего положения. Дмитрий настойчиво приглашал Марину вместе с отцом в Москву, но Юрий Мнишек предпочёл выжидать, вероятно, не будучи абсолютно уверен в том, что будущий зять крепко сидит на троне.

Окончательно решился он на поездку весной 1606 года, встревоженный слухами, что ветреный Дмитрий уже несколько месяцев не отпускает от себя Ксению Годунову. «Поелику , - писал Юрий Мнишек, - известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, вняв совету благоразумных людей, от себя её отдалить .» Условие было выполнено, кроме того в качестве свадебных подарков в Самбор было отправлено около 200 тыс. злотых и 6 тыс. золотых дублонов.

24 апреля 1606 года вместе с Юрием Мнишком и его дочерью в Москву прибыли поляки - около 2 тысяч человек - знатные шляхтичи, паны, князья и их свита которым на дары Дмитрий дополнительно выделил огромные суммы, в частности, одна только шкатулка с драгоценностями полученная Мариной в качестве свадебного подарка стоила порядка 500 тыс. золотых рублей, и еще 100 тыс. было отправлено в Польшу для уплаты долгов. Послам были подарены чистокровные кони, золотые рукомойники, кованая золотая цепь, 13 бокалов, 40 соболиных шкурок и 100 золотых. Для Марины и её свиты под Москвой были разбиты два шатра, для въезда царь подарил своей невесте карету, украшенную серебром и изображениями царских гербов. В карету были впряжены 12 коней серых в яблоках, причём каждого вели под узцы царские подручные. Встречали будущую царицу воеводы, кньязья и толпы московского люда, а также оркестр из бубнов и труб. До свадьбы Марина должна была оставаться в Воскресенском монастыре вместе с царицей Марфой. Пожаловавшись, что ей невмоготу «московская еда», Марина добилась у царя присылки к себе польских поваров и кухонной челяди. Обеды, балы и празднества следовали один за другим.

Свадьба первоначально была назначена на 4 мая 1606 года, но затем отложена, так как требовалось выработать ритуал хотя бы внешнего принятия Мариной православия. Послушный царю патриарх Игнатий отклонил требование митрополита Гермогена о крещении католички, более того, Гермоген был наказан. Лжедмитрий просил у папы Римского специального разрешения на причащение и миропомазание невесты по греческому обряду, но получил категорический отказ. Миропомазание - как обряд, заменяющий обращение Марины в православие - решено было всё-таки провести.

8 мая 1606 года Марина Мнишек была коронована царицей и совершилось бракосочетание. На коронацию, по ее собственным воспоминаниям, Марина отправилась в подаренных женихом санях с серебряной упряжью, обитых бархатом, украшенным жемчугами, с подбитой соболями полстью. В церковь вел красный парчовый ковер, царь и царица, одетая «по-московски» в вишнёвый бархат, украшенный жемчугом, трижды целовали корону и крест, после чего Марина приняла миропомазание «по греческому обряду», и была коронована. Ей также были вручены символы власти - скипетр и крест. При выходе из церкви, как то было принято, в толпу бросали деньги, что кончилось неминуемой давкой и дракой. Сохранились слова Лжедмитрия, сказанные им своему секретарю Бучинскому: «у меня в ту пору большое опасенье было, потому что по православному закону сперва надо крестить невесту, а потом уже вести ее в церковь, а некрещёной иноверке и в церковь не войти, а больше всего боялся, что архиереи станут упрямиться, не благословят и миром не помажут ».

9 мая, в Николин день, против всех традиций был назначен свадебный пир, который продолжался и на следующий день, причем царь угощал бояр польскими блюдами и вновь телятиной, считавшейся в Москве «поганой едой». Это вызвало глухой ропот, на который самозванец не обратил внимания. В тот же день, к возмущению москвичей, перед иностранной гвардией выступил лютеранский пастор с проповедью (что раньше было позволяемо только в Немецкой слободе).

Во время многодневного празднования, во время которого в палатах играло до 68 музыкантов, Дмитрий отошел от государственных дел, а в это время приехавшие поляки в пьяном разгуле врывались в московские дома, бросались на женщин, грабили прохожих, особенно отличались панские гайдуки, в пьяном угаре стреляя в воздух и вопя, что царь им не указка, так как они сами посадили его на престол. Этим решили воспользоваться заговорщики.

Убийство

14 мая 1606 года Василий Шуйский собрал верных ему купцов и служилых людей, вместе с которыми составил план ответных действий полякам - отметили дома, в которых они живут, и решили в субботу ударить в набат и призвать народ под предлогом защиты царя к бунту.

15 мая об этом донесли Дмитрию, но тот легкомысленно отмахнулся от предостережения, пригрозив наказать самих доносчиков. Свадебные торжества решено было продолжать, несмотря на то, что со всех сторон поступали тревожные слухи о начавшихся глухих волнениях. Дмитрию была подана жалоба на одного из поляков, якобы изнасиловавшего боярскую дочь. Проведённое расследование ничего не дало.

На следующий день был дан бал в новом царском дворце, во время которого играл оркестр из сорока музыкантов, а царь вместе с придворными танцевал и веселился. После окончания праздника, Дмитрий ушел к жене в её недостроенный еще дворец, причём в сенях расположились несколько челядинцев и музыкантов. Немцы вновь попытались предупредить царя о готовящемся заговоре, но тот снова отмахнулся, со словами «Это вздор, я этого слышать не хочу».

Той же ночью Шуйский именем царя уменьшил немецкую охрану во дворце от 100 до 30 человек, приказал открыть тюрьмы и выдал оружие толпе.

17 мая 1606 года на рассвете по приказу Шуйского ударили в набат на Ильинке, другие пономари также принялись звонить, ещё не зная, в чем дело. Шуйские, Голицын, Татищев въехали на Красную площадь в сопровождении около 200 людей, вооруженных саблями, бердышами и рогатинами. Шуйский кричал, что «литва» пытается убить царя, и требовал, чтобы горожане поднялись в его защиту. Хитрость сделала свое дело, возбужденные москвичи кинулись бить и грабить поляков.

Шуйский въехал в Кремль через Спасские ворота, с мечом в одной руке и крестом в другой. Спешившись возле Успенского собора, он приложился к образу Владимирской Божьей матери, и далее приказал толпе «идти на злого еретика».

Разбуженный колокольным звоном Дмитрий, кинулся в свой дворец, где Дмитрий Шуйский сказал ему, что Москва горит. Дмитрий попытался вернуться к жене, чтобы успокоить её и затем ехать на пожар, но толпа уже ломилась в двери, сметая немецких алебардщиков. Басманов, последним оставшийся с царем, открыл окно, потребовал ответа, и услышал: «Отдай нам твоего вора, тогда поговоришь с нами ».

К этому времени относится эпизод с дьяком Тимофеем Осиповым, на которого была возложена обязанность приводить московский люд к присяге новой царице. Дьяк, готовясь к неизбежному, наложил на себя пост и дважды причастился святых тайн, после чего, проникнув в царскую опочивальню, якобы заявил царю: Велишь себя писать в титулах и грамотах цезарь непобедимый, а то слово по нашему христианскому закону Господу нашему Иисусу Христу грубо и противно: а ты вор и еретик подлинный, расстрига Гришка Отрепьев, а не царевич Димитрий. Впрочем, существует мнение, что вся эта история не более чем патриотическая легенда, и Осипов проник во дворец, чтобы зарезать Дмитрия во сне, времени на произнесения речей у него не было. Так или иначе, досконально известно, что Тимофей был убит Петром Басмановым, его труп выброшен из окна.

Далее, как рассказывали очевидцы, в суматохе не обнаружив своего меча, Дмитрий вырвал алебарду у одного из стражников и подступил к дверям с криком: «Прочь! Я вам не Борис!». Басманов спустился на крыльцо и попытался уговорить толпу разойтись, но Татищев ударил его ножом в сердце.

Дмитрий запер дверь, когда заговорщики стали ломать её, бросился бежать по коридору и выбрался в окно, пытаясь спуститься по лесам, чтобы скрыться в толпе, но оступился и упал с высоты 15 саженей в житный двор, где его подобрали нёсшие караул стрельцы. Царь был без сознания, с вывихнутой ногой и разбитой грудью. Стрельцы облили его водой, и когда он пришел в себя, то просил защиты от заговорщиков, обещая им поместья и имущество мятежных бояр, а также семьи мятежников - в холопство. Стрельцы внесли на руках в опустошённый и ограбленный дворец, где попытались защитить от заговорщиков, рвавшихся довершить начатое. В ответ приспешники Татищева и Шуйского стали грозить стрельцам убить их жен и детей, если те не отдадут «вора».

Какой-то немец попытался подать царю спирта, чтобы поддержать в нем сознание, но был за это убит. Стрельцы заколебавшись, потребовали, чтобы царица Марфа еще раз подтвердила, что Дмитрий - ее сын, в противном случае - «Бог в нем волен». Заговорщики были вынуждены согласиться, но пока гонец ездил к Марфе за ответом, они с руганью и угрозами требовали от Дмитрия, чтобы он назвал свое настоящее имя, звание и имя своего отца - но Дмитрий до последнего момента твердил, что он сын Грозного, и порукой тому слово его матери. С него сорвали царское платье и вырядили в какие-то лохмотья, тыкали пальцами в глаза и дергали за уши.

Вернувшийся гонец, князь Иван Васильевич Голицын, крикнул, что Марфа ответила, будто ее сын убит в Угличе, после чего из толпы раздались крики и угрозы, вперед выскочил сын боярский Григорий Валуев и выстрелил в упор, сказав: «Что толковать с еретиком: вот я благословляю польского свистуна!». Дмитрия добили мечами и алебардами.

Посмертное поругание

Тела убитого царя и Басманова приволокли через Фроловские (Спасские) ворота на Красную площадь и сняли с них одежду. Поравнявшись с Вознесенским монастырем, толпа вновь требовала от инокини Марфы ответа - её ли это сын. По свидетельству современников, та дала двусмысленный ответ - Было бы меня спрашивать, когда он был жив, а теперь, когда вы его убили, он уже не мой , по другим источникам коротко ответила - Не мой .

Тела решено было подвергнуть т. н. «торговой казни». В течение первого дня они лежали в грязи посреди рынка, там, где когда-то была поставлена плаха для Шуйского. На второй день с рынка был принесён стол или прилавок, на него положили тело Дмитрия. На грудь ему (или по другим сведениям - на распоротый живот) бросили маску, одну из тех, которые сам царь готовил для придворного карнавала, в рот воткнули дудку; под стол бросили труп Басманова. Три дня длились надругательства москвичей над телом - его посыпали песком, мазали дегтем и «всякой мерзостью.» Жак Маржерет, наёмник на русской службе, вспоминал об этих событиях так:

Среди москвичей цареубийство вызвало неоднозначную реакцию, многие плакали, глядя на поругание. Чтобы пресечь любую жалость к «расстриге» было объявлено, что маска у него на груди есть идол, «харя», которой он поклонялся при жизни. Здесь же вслух читали «грамоту» о жизни Григория Отрепьева в монастыре и его бегстве; по слухам, на площадь был также приведен младший брат Отрепьева, очень похожий на бывшего царя. Затем Басманова похоронили у церкви Николы Мокрого, а Дмитрия - в т. н. «убогом доме», кладбище для упившихся или замёрзших, за Серпуховскими воротами.

Сразу после похорон ударили необычайно суровые морозы, уничтожившие траву на полях и уже посеянное зерно. По городу пошли слухи, что виной тому волшебство бывшего монаха, говорили также, что «мёртвый ходит». и над могилой сами собой вспыхивают и движутся огни, и слышатся пение и звуки бубнов. По Москве стали ходить слухи, что здесь не обошлось без нечистой силы и «бесы расстригу славят .» Шептались также, что на следующий день после погребения, тело само собой оказалось у богадельни, а рядом с ним сидели два голубя, никак не желающие улетать. Труп «расстриги», как рассказывают легенды, попытались закопать поглубже, но через неделю он вновь сам собой очутился на другом кладбище, то есть «земля его не принимала», впрочем, как не принимал огонь, согласно слухам, сжечь труп было невозможно. Все же, тело Дмитрия выкопали, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда он пришел - в сторону Польши. По воспоминаниям Марины Мнишек, в это время совершилось «последнее чудо» - когда труп «расстриги» тащили через кремлёвские ворота, ветер сорвал с ворот щиты, и невредимыми, в том же порядке установил их посреди дороги.

Образ Лжедмитрия I в культуре

В фольклоре

В народной памяти образ «Гришки-Расстрижки» сохранился в нескольких балладах и сказах, где он неизменно предстает в роли колдуна, чернокнижника, с помощью нечистой силы захватившего власть над Москвой. В частности, в народном сказе о «Гришке» в записи С. М. Арбелева самозванец «научает» Марину не принимать православия и презирать московских бояр, во время же богослужения отправляется с ней в «мыльню», за что и наказывается.

Известна также песня о Гришке-богохульнике:

А местные иконы под себя стелет,
А чюдны кресты под пяты кладет.
И вариант, где он пытается сделать для себя «бесовские крылья», чтобы улететь от неизбежного и заслуженного наказания.
А поделаю крыльица дьявольски,
Улечу нунь я дьяволом!
Народная молва также делает Гришку убийцей юного царевича - конечно же, с целью освободить трон для себя самого.
Не лютая змея возвевалася,
Возвевалось лукавство великое.
Упало лукавство царю Дмитрию на белу грудь.
Убили же царя Дмитрия в гуляньях, на игрищах,
Убил же его Гришка Расстриженный,
Убимши его, сам на царство сел.

Ещё в одном народном рассказе Гришка-монах, разочаровавшийся в жизни, оправляется топиться на Москву-реку, где его останавливает сатана и сулит любые земные блага за душу будущего самозванца. Тот соглашается и выбирает для себя «царство Московское».

Более полный вариант того же рассказа приводит Е. Арсеньева в романе «Пани царица». По этой версии, нечистый, получив от самозванца подписанный кровью документ, на котором случайно или нарочно не была поставлена дата исполнения, чародейством заставляет короля польского поверить претенденту, и таким же чародейством «отводит глаза» москвичам, заставляя видеть в самозванце давно погибшего царевича. Впрочем, Лжедмитрий совершает промашку, пытаясь ввести в Москве «литовскую ересь» вместо православия. В ответ на молитвы перепуганных москвичей бесовский туман рассеивается, и все видят, кто находится перед ними на самом деле.

Записанная П. Н. Рыбаковым песня «Гришка Расстригин» поясняет, что ради видимого сходства с урождённым царским сыном, имевшим на груди «знак»:

А это Гришка - Рострижка Отрепьев сын,
Сидел в тюрьмы ровно тридцать лет,
Заростил крест во белы груди,
Так назывался, собака, прямым царем,
Прямым царем, царем Митрием,
Царевичем Митрием московским.
И далее вновь появляется знакомый мотив волхования:
Стоит Гришка расстрижка Отрепьев сын
Против зеркала хрустального,
Держит в руках книгу волшебную,
Волхвует Гришка расстрижка Отрепьев сын…

В одной из поздних былин, записанных на русском Севере «Гришка-расстрижка, нечистый дух», приобретший силу в результате «бесовской свадьбы с Маринкой» становится на место Кощея, с ним сражается Иван Годинович.

В авторском творчестве

• В книгах, посвященных царствованию Бориса Годунова или началу Смутного времени, обязательно появляется образ первого самозванца.

• Образ Лжедмитрия I появляется в пьесе Лопе де Вега «Великий Князь Московский или Преследуемый император», впрочем, испанский драматург весьма вольно обошелся с российской историей - поддерживаемый иезуитами и католиками-поляками Лжедмитрий изображается как истинный царевич, пострадавший от интриг, причиной чему является католическая позиция писателя.

• Лжедмитрий I выступает как главный герой в стихотворных трагедиях А. П. Сумарокова (1771) и А. С. Хомякова (1832), носящих одно и то же имя («Димитрий Самозванец»), ему также посвящена одна из последних, считающихся неудачными в творчестве А. Н. Островского, пьеса «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1886).

• В пьесе А. С. Пушкина «Борис Годунов» Лжедмитрий предстаёт как авантюрист, знающий цену своему «царскому имени», но при том рискующий ради русского престола из любви к Марине Мнишек.

• Этот же сюжет отразился в опере М. П. Мусоргского «Борис Годунов», написанной по материалам пушкинской драмы, и в двух фильмах с тем же названием (режиссёров Веры Строевой, 1954 год, и Сергея Бондарчука, 1986 год).

• Он же является главным героем оперы Антонина Дворжака «Димитрий» (1881-1882) и недописанной одноимённой драмы Шиллера.

• Американский историк и романист Харольд Лэм посвятил Лжедмитрию один из своих романов «казачьего цикла» под названием «Хозяин волков» (1933). В этом романе, написанном в жанре «альтернативной истории», демоническому Лжедмитрию удаётся избежать смерти на Красной площади и исчезнуть в украинских степях, преследуемому когда-то им обманутым казаком.

• Гибель самозванца описывает Райнер Мария Рильке в своем единственном романе «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1910).

• В творчестве Марины Цветаевой (цикл «Марина») звучит тема любви самозванца к Марине Мнишек.

• Произведение Бориса Акунина «Детская книга», в основе сюжета которой лежит путешествие во времени, описывает фантастические события, где деятельный и прагматичный Лжедмитрий I - пионер 60-х годов XX века, попавший в прошлое через загадочную хронодыру.

Нам также известно, как объяснял Лжедмитрий свое спасение окружающим. В наиболее четкой форме эти объяснения сохранились в дневнике жены самозванца - Марины Мнишек. «При царевиче был доктор, - пишет Марина, - родом итальянец. Сведав о злом умысле, он... нашел мальчика, похожего на Дмитрия, и велел ему быть безотлучно при царевиче, даже спать на одной постели. Когда же мальчик засыпал, осторожный доктор переносил Дмитрия на другую постель. В результате был убит другой мальчик, а не Дмитрий, доктор же вывез Дмитрия из Углича и бежал с ним к Ледовитому океану» .

Очень близки к этому объяснению показания Юрия Мнишка, отца Марины, арестованного после свержения самозванца. Мнишек сообщил, что его зять рассказывал, что «его Господь Бог с помощью его доктора спас от смерти, положив на его место другого мальчика, которого в Угличе вместо него зарезали: и что этот доктор потом отдал его на воспитание одному сыну боярскому, который потом ему посоветовал, чтобы он скрылся между чернецам» .

О враче-иноземце, спасшем Дмитрия от смерти, говорят также многие иностранцы. Приехавший в Москву перед самой свадьбой Лжедмитрия и Марины немецкий купец Георг Паэрле пишет, что наставник царевича Симеон подменил Дмитрия в постели другим мальчиком, а сам бежал, скрыв Дмитрия в монастыре. Поляк Товяновский утверждает, что врачу Симону Годунов поручил убийство Дмитрия, а тот положил в постель царевича слугу. Капитан роты телохранителей Лжедмитрия француз Жак Маржерет тоже говорил о подмене, только приписывал ее царице и боярам.

Кобрин В. Гробница в Московском Кремле

РОЛЬ САМОЗВАНЦА В РУССКОЙ ИСТОРИИ

Смута явилась первой в русской истории гражданской войной. Ее первый взрыв доставил власть Лжедмитрию I. Утверждение, будто самозванец взошел на трон благодаря крестьянским восстаниям, а затем в период своего недолгого правления готовил почву для восстановления Юрьева дня и уничтожения крепостной неволи крестьян, относится к числу историографических мифов. Таким же мифом является тезис, согласно которому крестьянская война началась в 1602-603 годах, а события 1604-1606 годов - лишь второй этап этой войны. Решающую роль в свержении выборной земской династии Годуновых сыграли не крестьянские выступления, а мятеж служилых людей под Кромами и восстание столичного гарнизона и населения Москвы в июне 1605 года. То был единственный случай в русской истории, когда царь в лице Лжедмитрия I получил власть из рук восставших. Однако никакого заметного влияния на структуру русского общества и его политическое развитие этот факт не оказал. Выходец из мелкопоместной дворянской семьи, бывший боярский холоп, монах-расстрига Юрий Отрепьев, приняв титул императора всея Руси, сохранил в неприкосновенности все социально-политические порядки и институты. Его политика носила такой же продворянский характер, как и политика Бориса Годунова. Его меры в отношении крестьян отвечали интересам крепостников-помещиков. Однако кратковременное правление Лжедмитрия не разрушило веру в доброго царя. До появления самозванца в России в источниках невозможно найти следы идеи пришествия «доброго царя-избавителя». Зато вскоре после переворота по всей России распространились ожидания и вера в возвращение «доброго царя», свергнутого злыми боярами. Эту веру разделяли люди из самых разных слоев общества.

Первый русский император лишился власти и жизни в результате дворцового переворота, организованного боярскими заговорщиками. Едва на трон взошел боярин Василий Шуйский, по всей стране распространилась весть о том, что «лихие» бояре пытались убить «доброго государя», но тот вторично спасся и ждет помощи от своего народа. Массовые восстания на южной окраине государства положили начало новому этапу гражданской войны, ознаменовавшемуся высшим подъемом борьбы угнетенных низов. В стране, охваченной огнем гражданской войны, появились новые самозванцы. Но ни одному из них не довелось сыграть такую же роль в истории Смуты, какую сыграл Юрий Богданович Отрепьев.

Скрынников Р. Самозванцы в России в начале XVII века

ПОЯВЛЕНИЕ САМОЗВАНЦА

Современные известия рассказывают, что молодой человек, назвавшийся впоследствии Димитрием, явился сначала в Киеве, в монашеской одежде, а потом жил и учился в Гоще, на Волыни. Были тогда два пана, Гавриил и Роман Гойские (отец и сын), ревностные последователи так называемой Арианской секты, которой основания состояли в следующем: признание единого Бога, но не Троицы, признание Иисуса Христа не Богом, а боговдохновенным человеком, иносказательное понимание христианских догматов и таинств и вообще стремление поставить свободное мышление выше обязательной веры в невидимое и непостижимое. Гойские завели две школы с целью распространения арианского учения. Здесь молодой человек успел кое-чему поучиться и нахвататься вершков польского либерального воспитания; пребывание в этой школе свободомыслия наложило на него печать того религиозного индифферентизма, который не могли стереть с него даже иезуиты. Отсюда, в 1603 и 1604 годах, этот молодой человек поступил в «оршак» (придворная челядь) князя Адама Вишневецкого, объявил о себе, что он царевич Димитрий, приехал потом к брату Адама, князю Константину Вишневецкому, который привез его к тестю своему Юрию Мнишку, воеводе се-ндомирскому, где молодой человек страстно влюбился в одну из дочерей его, Марину. Этот пан, сенатор Речи Посполитой, подвергся самой дурной репутации в своем отечестве, хотя был силен и влиятелен по своим связям.

ПРИБЫТИЕ МАРИНЫ МНИШЕК И ГИБЕЛЬ ЛЖЕДМИТРИЯ

В пятницу 12 мая императрица - супруга Дмитрия - вступила в Москву более торжественно, чем когда-либо видели в России. В ее карету впряжены были десять ногайских лошадей, белых с черными пятнами, как тигры или леопарды, которые были так похожи, что нельзя было отличить одну от другой; у нее было четыре отряда польской кавалерии на весьма хороших лошадях и в богатых одеждах, затем отряд гайдуков в качестве телохранителей, в ее свите было много вельмож. Ее отвезли в монастырь к императрице - матери императора, где она прожила до семнадцатого числа, когда ее доставили в верхние покои дворца. Назавтра она была коронована с теми же обрядами, что и император. Под правую руку ее вел посол польского короля каштелян малогощский, под левую жена Мстиславского, а при выходе из церкви ее вел за руку император Дмитрий, а под левую руку ее вел Василий Шуйский. В этот день на пиршестве присутствовали только русские; девятнадцатого начались свадебные торжества, где присутствовали все поляки, за исключением посла, потому что император отказался допустить его к столу. И хотя по русскому обычаю посла не сажают за императорский стол, однако ж сказанный каштелян малогощский, посол польского короля, не преминул заметить императору, что его послу была оказана подобная честь королем - его повелителем, так как во время свадебных торжеств его всегда усаживали за собственным столом короля. Но в субботу и в воскресенье он обедал за отдельным столом рядом со столом их величеств. В это время и тесть, сандомирский воевода, и секретарь Петр Басманов, и другие предупредили императора Дмитрия, что против него затеваются какие-то козни; кое-кто был взят под стражу, но император, казалось, не придал этому большого значения.

Наконец в субботу 27 мая (здесь, как и в других местах, подразумевается новый стиль, хотя русские считают по старому стилю), в шесть часов утра, когда менее всего помышляли об этом, наступил роковой день, когда император Дмитрий Иванович был бесчеловечно убит и, как считают, тысяча семьсот пять поляков зверски убиты, потому что они жили далеко друг от друга. Главой заговорщиков был Василий Иванович Шуйский. Петр Федорович Басманов был убит в галерее против покоев императора и первый удар получил от Михаила Татищева, которому он незадолго до этого испросил свободу, и были убиты несколько стрелков из телохранителей. Императрица - супруга императора Дмитрия, ее отец, брат, зять и многие другие, избежавшие народной ярости, были заключены под стражу, каждый в отдельном доме. Покойного Дмитрия, мертвого и нагого, протащили мимо монастыря императрицы - его матери - до площади, где Василию Шуйскому должны были отрубить голову, и положили Дмитрия на стол длиной около аршина, так что голова свешивалась с одной стороны и ноги - с другой, а Петра Басманова положили под стол. Они три дня оставались зрелищем для каждого, пока глава заговора Василий Иванович Шуйский, тот, о котором мы столько говорили, не был избран императором (хотя это королевство не выборное, а наследственное, но, поскольку Дмитрий был последним в роду и не оставалось никого из родственников по крови, Шуйский был избран в результате своих интриг и происков, как сделал Борис Федорович после смерти Федора, о чем мы упоминали выше); он велел зарыть Дмитрия за городом у большой дороги.

ХАРАКТЕР МАРИНЫ МНИШЕК

Воспитанная с детства в сознании своего знатного происхождения, она еще в очень юных летах отличалась необыкновенным высокомерием. Очень характерную в этом отношении подробность приводит Немоевский.

Во время ее свадьбы в Москве, когда однажды польская челядь старалась заглянуть в комнату, где происходил пир, возмущенная этим царица воскликнула:

Скажите им: если сюда войдет кто-нибудь из них, то я велю не один, а три раза бить его кнутом!

Столь же безумное высокомерие и преувеличенное представление о собственном безмерном превосходстве сквозят также в ее позднейшей корреспонденции. В своих письмах она говорит, что предпочитает смерть тому сознанию, «что мир будет дольше глумиться над ее горем»; что «будучи повелительницей народов, московской царицей, она не думает и не может быть снова подданной и возвратиться в сословие польской шляхтянки». Она сравнивала себя даже с солнцем, которое не перестает светить, хотя «его иногда закрывают черные тучи».

Марина отличалась также необыкновенной храбростью, красноречием и энергией. Удивительно доказала она это главным образом в Тушине и в Дмитрове.

Когда в начале 1610 г. поляки, служившие Самозванцу, намеревались перейти на сторону Сигизмунда, «царица» обходила их стоянки; своим красноречием она многих из них убедила оставить короля и укрепила их в преданности своему супругу.

Также и в Дмитрове она «в гусарском платье вошла в воинский совет, где своей жалобной речью» произвела большое впечатление и даже «взбунтовала многих из воинства». Марина отличалась необыкновенной храбростью. Во время бегства в Калугу она отправилась в путь лишь в сопровождении десятка-двух донцев, а в Дмитрове еще более - как выражается Мархоцкий - «обнаружила свое мужество». Когда наши, встревожившись, слабо принимались за защиту, она выбежала из своей квартиры к валам и воскликнула:

Что вы делаете, злые люди? Я женщина, а храбрости не утратила!

• 20 июня претендент при общем ликовании вступил в Москву. Звонили церковные колокола. Улицы были заполнены людьми, которые славили истинного царя и преклоняли перед ним колени. Впереди поляки, литаврщики, трубачи, дружина всадников с копьями, колесницы, заложенные шестернями, и верховые лошади царские, богато украшенные; далее барабанщики и полки россиян, духовенство с крестами и Лжедмитрий на белом коне, в одежде великолепной, в блестящем ожерелье, вокруг его 60 бояр и князей; за ними дружина литовская, немцы, казаки и стрельцы. Люди восклицали: «Здравствуй, отец наш, государь и великий князь Димитрий Иоаннович, спасенный Богом для нашего благоденствия! Сияй и красуйся, о солнце России!» Лжедмитрий всех громко приветствовал и называл своими добрыми подданными, веля им встать и молиться за него Богу.
• 18 июля бывшая царица Мария (Нагая), теперь монахиня Марфа, официально признала самозванца своим сыном Дмитрием. Она знала, конечно, что он не был её сыном, но, как сама объясняла в последствии, боялась, что её убьют, если она откажется признать его.

Через три дня Дмитрия торжественно венчали на царство.

Самозванец вместе с чрезвычайной расточительностью обнаружил ненасытную жажду роскоши и удовольствий. Кремлевские царские палаты ему показались недостаточно современными, и он: затеял постройку нового роскошного дворца с многочисленными тайными ходами на случай опасности. Самозванец осыпал своих приближенных наградами и подарками, в больших количествах закупал драгоценные сосуды, украшения, шелковые ткани и другие товары у немецких, еврейских и польских торговцев, понаехавших по его приглашении в Москву. Но особенно проявилась крайняя распущенность самозванца в его необузданном похотливом сладострастии. Не довольствуясь злосчастной Ксенией Годуновой, он постоянно требовал все новых и новых жертв. Михаил Молчанов, известный убийца Годуновых, усердно служил ему. Даже монастыри не были пощажены. Это послужило одной из причин, почему будущая лжецарица не спешила со своим приездом в Москву.

Дмитрий попал в ловушку несовместимости интересов политических, религиозных и социальных сил - национальных и международных - поддержавших его предприятие. Он щедро раздавал обещания всем. Кто помогал захватить престол, и теперь, когда он его имел, от него ждали выполнения многих противоречащих друг другу обязательств. Однако он не желал становиться орудием кого бы то ни было. Вместо этого он пытался установить собственный политический курс, для чего ему приходилось маневрировать между конфликтующими сторонами со всем доступным ему искусством. Но бесконечно это длиться не могло.

Дмитрий продолжил политическую линию Бориса, чья власть основывалась на поддержке средних классов русского общества, дворянства и посадских. Он вызвал из ссылки всех бояр, выступавших против царя Бориса, включая собственных мнимых родственников Нагих, Романовых и Богдана Бельского. Он «…удвоил жалованье сановникам и войску; …отменил многие торговые и судные пошлины; строго запретил всякое мздоимство и наказал многих судей бессовестных; обнародовал, что в каждую Среду и Субботу будет сам принимать челобитные от жалобщиков на Красном крыльце. Он издал также достопамятный закон о крестьянах и холопах: указал всех беглых возвратить их отчинникам и помещикам, кроме тех, которые ушли во время голода, бывшего в Борисово Царствование, не имев нужного пропитания; объявил свободными слуг, лишенных воли насилием, без крепостей внесенных в Государственные книги. Чтобы оказать доверенность к подданным, Лжедимитрий отпустил своих иноземных телохранителей и всех Ляхов, дав каждому из них в награду за верную службу по сороку злотых, деньгами и мехами…».

Таким образом, всем служилым удвоенно было содержание; помещикам удвоили их земельные наделы, все судопроизводство было объявлено бесплатным; всем должностным лицам удвоено содержание и строго вопрошено брать посулы и помины.

Дмитрий преобразовал боярскую думу и назвал ее сенатом: «…он спешил, изменить состав нашей древней Государственной Думы: указал заседать в ней, сверх Патриарха (что в важных случаях и дотоле бывало), четырем Митрополитам, семи Архиепископам и трем Епископам, надеясь, может быть, обольстить тем мирское честолюбие Духовенства (при прежних царях высшее православное духовенство приглашалось в Боярскую думу лишь в исключительных случаях, но Лжедмитрий отвел патриарху и архиереям постоянные места), а более всего желая следовать уставу Королевства Польского; назвал всех мужей Думных Сенаторами, умножил число их до семидесяти, сам ежедневно там присутствовал, слушал и решал дела, как уверяют, с необыкновенною легкостью. Пишут, что он, имея дар краснословия, блистал им в совете, любил уподобления, часто ссылался на Историю, рассказывал, что сам видел в иных землях, то есть в Литве и в Польше; изъявлял особенное уважение к Королю Французскому, Генрику IV; хвалился, подобно Борису, милосердием, кротостью, великодушием и твердил людям ближним: «Я могу двумя способами удержаться на престоле: тиранством и милостию; хочу испытать милость и верно исполнить обет, данный мною Богу: не проливать крови».

Политика, выбранная Лжедмитрием, носила компромиссный характер. Сознательно он избрал образцом, в стиле правления, период Избранной рады. Царь объявил свободу торговли, промыслов и ремесел, отменив все прошлые ограничения. Он говорил: «От свободной торговли, дозволенной всем и каждому, государство богатеет…».

Англичане замечают, что это был первый государь в Европе, который сделал свое государство в такой степени свободным. Свобода торговли и обращения в каких-нибудь полгода произвела то, что в Москве все подешевело, и небогатым людям стали доступны такие предметы житейских удобств, какими прежде пользовались только богатые люди и бояре.

В Россию стали во множестве приглашать иностранцев, которые могут оказаться полезными для Московского государства.

«Дмитрий более всего любил беседовать со своими боярами о том, что нужно дать народу образование, убеждал их путешествовать по Европе, посылать детей для образования за границу, заохочивал их к чтению и приобретению сведений; Сам Димитрий хорошо знал Св. писание и любил приводить из него места, но не терпел исключительности. «У нас, - говорил он духовным и мирянам, - только одни обряды, а смысл их укрыть. Вы поставляете благочестие только в том, что сохраняете посты, поклоняетесь мощам, почитаете иконы, а никакого понятия не имеете о существе веры, вы называете себя новым Израилем, считаете себя самым праведным народом в мире, а живете совсем не по христиански, мало любите друг друга, мало расположены делать добро. Зачем вы презираете иноверцев? Что же такое латинская, лютерская вера? Все такие же христианские, как и греческая. И они в Христа веруют». Когда ему заговорили о семи соборах и о неизменяемости их постановлений, он на это сказал: «Если было семь соборов, но отчего же не может быть и восьмого, и десятого и более? Пусть всякий верит по своей совести. Я хочу, чтоб в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду»

Очень важными были новые законы о холопстве. При Годунове человек, запродавшиё себя в холопы, «по наследству» вместе с прочим имуществом переходил к наследникам своего хозяина, мало того, все его потомство автоматически становилось холопами. Согласно указу Лжедмитрия, эту практику отменили - со смертью господина холоп получал свободу, а запродаваться в «кабалу» мог только сам, его дети оставались свободными. Кроме того было постановление, что помещики, не кормившие своих крестьян во время голода не смеют более удерживать их на своих землях; а помещик не сумевший изловить своего беглого крепостного в течение пяти лет, теряет на него все права. Лжедмитрий был совершенно не жесток, временами заходя в доброте чересчур далеко к своей же невыгоде.

Первым врагом Лжедмитрия был сам он, легкомысленный и вспыльчивый от природы, грубый от худого воспитания, - надменный, безрассудный и неосторожный от счастья. Удивляя бояр остротою и живостью ума в делах государственных, державный пришлец часто забывался: оскорбляя их насмешками, упрекал невежеством, дразнил хвалою иноземцев и твердил, что россияне должны быть их учениками, ездить в чужие земли, видеть, наблюдать, образовываться и заслужить имя людей. Польша не сходила у него с языка. Он распустил своих иностранных телохранителей, но исключительно ласкал поляков, только им давал всегда свободный к себе доступ, с ними обходился дружески советовался как с ближними; взял даже в тайные секретари двух ляхов Бучинских. Лжедмитрий не думал следовать русским: желал во всем уподобляться ляху, в одежде и в прическе, в походке и телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и не ложился спать после обеда (как издревле делали все россияне от венценосца до мещанина), но любил в сие время гулять: украдкою выходил из дворца, бегал из места к месту, к художникам, золотарям, аптекарям; а царедворцы не зная, где царь, везде искали его с беспокойством и спрашивали об нем на улицах: чему дивились москвитяне. Все забавы и склонности Лжедмитрия казались странными: он любил ездить верхом на диких, бешеных жеребцах и собственной рукой, в присутствии двора и народа, бить медведя; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостью; сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался свалку и терпел, что иногда толкали его небрежно, сшибали с ног, давили - то есть хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца, забывая достоинства монарха. Он не помнил сего достоинства и в действиях своего нрава вспыльчивого: за малейшую вину, ошибку, неловкость выходил из себя и бивал, палкою, знатнейших воинских чиновников - а низость в государстве противнее самой жестокости для народа.

3. Конец правления Лжедмитрия I

Вскоре же после венчания Лжедмитрия на царство, Василий Иванович Шуйский, развернул бурную деятельность: стал по ночам собирать доверенных лиц, главным образом из влиятельного московского купечества, убеждал их что новый царь - самозванец, намерен продать Русь полякам, уничтожить православную веру, а посему его следует побыстрее свергнуть. Люди Шуйского пытались забросить эти идеи в массы - однако массы не проявили никакого интереса, наоборот, поспешили донести куда следует. Братьев Шуйских сотоварищи быстро арестовали, однако Лжедмитрий отказался судить их сам и передал дело «собору» их духовенства, бояр и представителей прочих сословий. Собор приговорил Василия Шуйского к смертной казни, а его братьев Дмитрия и Ивана к ссылке. Лжедмитрий помиловал всех, вернул Шуйских ко двору - что его в последствии и погубило. 17 мая 1606 года мнимый Дмитрий был убит боярскими заговорщиками. Упав с высоты и разбив себе голову, ребра и ноги, его застрелили из ружья. Его короткое царствование сопровождалось непрерывной борьбой за право на самостоятельные действия. Это право активно ограничивали поляки, приведшие его на трон и считавшие его своей марионеткой, это право ограничивали боярские группировки, каждая из которых стремилась использовать царя в своих целей. Он пытался лавировать между народом и боярскими кланами, он лихорадочно искал почву под ногами, пытался опереться на народные массы, на мелкое служилое дворянство, на купцов. В итоге он не смог получить поддержки ни от кого, в результате чего так трагично закончилось его правление.

Так заканчивается правление Лжедмитрия I, русского царя, которому, чуть ли не единственному в Европе самозванцу, удалось не просто произвести возмущение, а сесть на престол и продержаться там около года, ведя при этом очень умную политику, которой восхищались не только друзья, но и недруги Лжедмитрия. Реформы, проведенные Лжедмитрием были безупречны и хороши. Правление Лжедмитрия закончено, но ответ на вопрос - кто такой Лжедмитрий I - так и не найден. Мы знаем множество фактов о Лжедмитрии, когда он пытался проложить себе дорогу к трону, когда он, будучи властителем России, вел толковую политику, которая была очень благотворна для страны людей, живущих в ней, но все же являются ли Лжедмитрий I и Григорий Отрепьев одним и тем же лицом...Дискуссии и споры о личности первого самозванца самым широким образом развернулись в России только во второй половине XIX века, правда, еще во второй половине XVIII в. Миллер занимался Лжедмитрием I, склоняясь к убеждению, что царевич был настоящий. Многие историки сто лет назад считали, что самозванец и в самом деле был чудесным образом избежавшим смерти сыном Ивана Грозного. Эта точка зрения берет начало в XVII в., когда немало иностранных авторов придерживались именно ее (Паэрле, Томас Смит и др.). Однако первым, кто выдвинул версию о подлинности Дмитрия и горячо ее отстаивал, был француз Жак Маржерет, который был очевидцем и участником Смуты и, кроме того, был начальником одного из отрядов дворцовой гвардии Лжедмитрия. Мне кажется, что лучше Маржерета еще никто не опроверг версии, будто Лжедмитрий был заранее подготовлен поляками и иезуитами, несколько лет воспитываясь ими. Вот, что он писал об иезуитах, якобы «воспитавших» Дмитрия: «Я думаю, что они не смогли бы воспитать его в такой тайне, что кто-нибудь из польского сейма, а следовательно, и воевода сандомирский, в конце концов не узнали бы... и если бы он был воспитан иезуитами, они, безомнения научили бы его говорить и читать по-латински...». Достоверно известно, что латинского Лжедмитрий не знал, и подписывая королю и папе послания, даже в своем имени и титуле делал грубейшие ошибки: вместо «imperator» - «in Perator», вместо «Demetrius» - «Demiusti»... Кроме того, разве не должен был самозванец взойдя на трон, казнить направо и налево, вырубая всех потенциальных смутьянов? Наконец свержение и убийство Лжедмитрия опять-таки несут на себе отпечаток странной, непонятной торопливости. Есть еще одно доказательство, о том, что Гришка Отрепьев и Лжедмитрий I - совершенно разные люди. Впервые Годунов назвал самозванца «Гришкой Отрепьевым» только в январе 1605г. - когда о существовании самозванца было известно уже несколько лет, когда он со своими отрядами четыре месяца находился в пределах России. Полное впечатление, что Годунов едва ли не до самого последнего момента не знал, кто же такой самозванец... Также, есть прямые сообщения о том, что Гришка Отрепьев прибыл в Москву с войском Лжедмитрия, но был им впоследствии за пьянство и беспутное поведение сослан в Ярославль... Как ни грустно, но истину мы не узнаем никогда. Самозванец мог и оказаться настоящим царевичем Дмитрием. А мог и оказаться жертвой спланированной Романовыми долголетней игры. Загадка Лжедмитрия навсегда останется загадкой.

Вам могут быть интересны следующие материалы

Счетчики газа

Система отопления

Водоснабжение

Система вентиляции

Радиаторы

Водопровод

© 2024 Про уют в доме. Счетчики газа. Система отопления. Водоснабжение. Система вентиляции